Костёр 1989-08, страница 40существо в молодого сильного оленя. И ты сно ва окажешься рядом с нами. Линн умолк, склонил на грудь свою седую голову. Молчали соплеменники. Безмолвствовали лес и снег. Все притихло, внимая словам мудрого ной-ды. — Я готов, отец, — тихо сказал Михко. Минули три дня. Михко лежит в веже, укрытый оленьим одеялом. А тишина стоит — будто вымер погост. Не слышно обычных озабоченных женских голосов, веселого визга ребятишек, лая собак. Чу, голоса послышались. Сильно забилось сердце. Захотелось накрыться теплой шкурой с головой, чтобы ничего не видеть. С грохотом отворилась дверь. — Здесь кто-то есть, — услышал Михко. — Эй, а ну подымайся! — рявкнули над головой. Чьи-то сильные руки выхватили Михко из-под шкуры и поставили на ноги. В следующую минуту его уже выпихивали из вежи, а потом, подталкивая в спину кулаками, погнали по тропе к середине погоста. Он увидел множество чужих людей — с копьями и мечами. Михко остановили перед тучным человеком в богатом воинском одеянии. Парень догадался, что это — Киндек. ' — Где люди? — зарычал грозно Киндек. — Они ушли, — тихо ответил Михко, чувствуя, что робеет. — Куда? — Они ушли в Терскую Лопь. — За каким дьяволом? — Там много оленей, хорошие пастбища, — Михко говорил так, как велел отец. — Отчего же ты не ушел с ними? — Хворь свалила меня. Я не смог идти. А путь неблизкий. — И что же, тебя оставили подыхать? Михко молчал, глядя под ноги. — А не врешь ты, что люди ушли в Терскую Лопь? — подозрительно прищурился Киндек. — Отец сказал, что они пойдут туда. А если б выздоровел ты, что стал бы делать? Пошел бы к отцу. Ага! Значит, ты знаешь туда путь! Поведешь — повелительно про- слабым голосом возразил нас к своим соплеменникам! говорил Киндек. — Но я хвораю, — Михко. Ничего, не сдохнешь за два-три дня пути. — Но на пути высокие горы — Хибины, — выдавил Михко. — Ваши люди переходят их! — Они идут ущельем Злых Духов. Оно не всякого пропускает. — Не морочь мне голову, барсучий щенок! — рявкнул Киндек.— Говори, поведешь? Да или нет? — Да, — ответил негромко Михко. И вот с дорожным мешком за плечами Михко на лыжах бредет впереди, прокладывая в сугробах путь отряду разбойной чуди. Следом, привязав к себе проводника веревкой, движется, шумно дыша, Киндек. Он ступает своими лыжами след в след за проводником и подозрительно оглядывает незнакомые места. Михко ведет то перелесками, по белой глади застывших, укрытых снегом озер и болот, а то — лесом или — по склонам горбатых варак. Изредка он останавливается и внимательно осматривается. Это случается, когда пропадают из виду полузаметенные снегом следы охотников, что ушли вместе с отцом. Михко замечает примятую в снег веточку или обломанный сучок и вновь выходит на след. С утра тропа вела прямо на золотистое свечение неба — к востоку. Туда, где за обширной Имандрой встали на страже пути в Терскую сторону высокие крутоверхие горы Хибины. Эти синие, полузанесенные снегом горы обнаружились вдалеке через полдня, когда отряд миновал лесистые сопки. Тропу то и дело пересекали цепочки заячьих, лисьих следов. Попадались и волчьи. Но не до охоты было теперь Михко. Да и оружие его — лук со стрелами — отняли враги. И даже нож поясной, без которого не обойтись лопарю, не оставили. Чтобы не сбежал, обрезав веревку. Тяжело на душе у Михко. Горький ком стоит в горле и близко подступившие слезы норовят брызнуть из горячих глаз. Замедлив шаг, Михко завертел головой. Слева, в северной своей половине, небо начало темнеть на глазах. Вот появились по верху сугробов метельные шлейфы куревы, и враз зашумели вдруг деревья, заскрипели, качнувшись от лихого порыва ветра. Кругом — болотистое редкое мелколесье, лишь островок из двух дюжин сосен да десятка елок — укрытие. — Стой' — сердито дернул за веревку Киндек. Михко понуро остановился. — Дело к вечеру. Станем здесь. Снимай лыжи! Михко и сам намеревался предложить устроить привал, он заметил неглубокие ямки в снегу — следы ночевки соплеменников. Киндек, едва проводник снял лыжи и поставил их к сосне, воткнув в снег, отвязал веревку, свил ее кольцами и забросил на сук. Наблюдение за Михко он поручил одному из разбойников. Чудь принялась устанавливать для главаря полотняный шатер. Михко отошел в сторонку. Вдруг он увидел: в углублении, припорошенная снегом, лежала, поблескивая двумя медными бляшками, тасма — кожаный пояс старшего брата. После гибели сыновей ее носил сам Линн. Михко расслабленно опустился в углубление О в снегу, усевшись спинои к колючей метельной куреве и прикрыв собою дорогую для него находку. Вокруг перекликались, устраиваясь на ночлег, разбойники. Их было так много, что они заняли собою весь лесной островок. Огня на таком ветру не развести, и чудь закусывала холодным вяленым мясом с сухарями. ...Приснился ему диковинный сон. Будто парни погоста, а вместе с ними и он, Михко, собрались с девушками на убеленной снегом полянке близ 34
|