Пионер 1988-01, страница 27шли в который раз смотреть «Судьбу солдата в Америке» Но сначала надо было выстоять длинную очередь в кассу, а затем, выпив в буфете стакан шибающей в нос, дешевой бессиропной газировки, добраться до своих мест. Тут мы замирали, тесно прижавшись плечом к плечу. Перешептывались, тихо посмеивались... Когда много лет спустя я увидел поздним вечером у стенда с газетой красивую маленькую женщину в зеленом костюме, я сразу узнал Лиду, но на всякий случай спросил: «Это ты? Или твоя младшая сестра с завязанным ухом, которая всегда попадалась на нашем пути?» Лида засмеялась, сказала: «Это я. Пойдем пройдемся». Мы тихо двинулись по Грохольскому мимо «Перекопа», но не заглянули в него. Я проводил Лиду: она по-прежнему жила с сестрой в одной комнате довоенного «шикарного» дома с лифтом. ...Идут заключительные кадры «Цирка». Герои в колонне демонстрантов на Красной довоенной площади. Летят в небо шары, и от этой пустячной детали рвется из горла нервный кашель. Как же я мог забыть, что «Широка страна моя родная» — из этого, именно этого веселого-грустного фильма? Вся наша дружная компания вываливается из кинотеатра и, взявшись за руки, с каким-то неистовым пылом распевает: Широка страна моя родная. Много в ней лесов, полей и рек. Я другой такой страны не знаю, Где так вольно дышит человек. Дождь кончился. Воздух солнечен и прозрачен. Благолепная весна с зелеными перьями первой травы между камнями, по которым ступают туфли и кеды. Дышится вольно, легко. — Хорошо вы живете,— обращается на ходу ко мне и Толяхе Алена.— Грустите и смеетесь. И не думаете о мрачном. — Победа! — ответил я кратко. — Точно,— подтвердил Толяха,— мы их разгромили...— И замолк, погрустнел. Наверное, вспомнил «похоронку» на отца. Он мне однажды ее показал. — А как же быть с атомной войной? И ядерной зимой? Они вас не касаются? Надо сражаться за судьбу человечества! — наступала на нас Алена. — Не забудь,— напомнил я разбушевавшейся Алене,— что первые американские атомные бомбы совсем недавно сброшены на Хиросиму и Нагасаки. Люди еще не осознали всю громадность этой беды. Космические ракеты пока только в чертежах. А карточки отменят через полтора года. — Значит, все только начинается? — Алена задумалась, опустила голову, забыла о висящем на пальце мячике. Толя внимательно оглядел моих друзей. — Что такое ядерная зима? — спросил он. — Это когда на часах без пяти минут двенадцать,— серьезно ответил Кир.— А в двенадцать может случиться третья мировая война... — И, может быть, последняя,— добавил печальный Ветер.— Земля превратится в пустой ледяной шар. Понял? Толя кивнул. Я слишком поздно дал предупредительный знак ребятам: преждевременно, мол, говорить о ядерной зиме. О борьбе за мир — нужно. Они поняли меня, замолкли. - Кто такие?— шепнул мне в ухо Толяха. - Американцы,- ответил я почти беззвучно.— Приехали с отцом из Америки. — Жаль мне их,— печально ответствовал Толяха.— «Тарзана» не знают.— И вслух спросил «американцев»:— Интересно в Америке? Алена пожала плечами. — По-моему, противно. Кругом одни бандиты и террористы. — Вот это по-нашему! — Толяха расхохотался, потер покалеченную правую кисть левой рукой, которой он научился замечательно писать. Я переключил внимание собеседников на погоду — Смотрите, какой день! Ослепительный свет! Бездонное небо! Все остановились, задрали головы вверх. - Каждый Охотник Желает Знать Где Сидит Фазан! — Какой еще Фазан? — удивилась Алена.— Не вижу ничего... — Красный! Оранжевый! Желтый! Зеленый! Голубой! Синий! Фиолетовый! — перечислил я спектры солнечного луча.— Свет! Вот тебе и фазан!.. — Ах, свет...— пропела Алена таким ласковым голосом, что все рассмеялись.— Запомним, писатель! Нет, кое-чему в школе мы научились... Мы проводили Анатолия до дома, крепко пожали его сильную руку. — Хватит прогуливать! — сказал я товарищу, вспомнив, что его чуть было не оставили на второй год за неуспеваемость. А ведь ему предстоит стать летчиком-испытателем, после того как рука у него выздоровеет. Толя смущенно улыбнулся, наклонил в знак согласия черноволосую волнистую голову. — Согласен. Хорошего понемножку. Аленин мячик последний раз ударился о спину Толяхи. Эти легкие удары мой друг воспринимал как знак внимания со стороны «американки». — Тяжелые,— сказала Алена, взвесив в руке мячик.— Что там внутри? — Опилки,— ответил я. — А вот я сейчас проверю.— Алена ковырнула ногтем тонкую серебристую кожу мяча.— Золото течет, что ли? — нерешительно произнесла она. — Ты что, опилок не видела? — Представь себе, не видела. Я долбанул об асфальт цветастым мячиком. Он исчез. Только опилки остались на тротуаре. Исчез и Толяха. Я встретил его однажды в метро на Комсомольской площади. Полковник авиации ехал с корзинкой грибов из леса. Пополневший, в штатском костюме, он не производил впечатление летчика-аса, но я знал, сколько боевых машин впервые поднимал он в воздух. Теперь-то ему все хорошо известно о ядерной зиме. Во дворе школы мы построились вслед за Киром и врубились в каменную стену. В прошлом остался лишь Аленин вздох: «Жаль... Такие киношки!..» Елена Прекрасная — Скорее, писатель, выручай,— вызывает меня по телефону Алена.— У нас за дверью три плеваки. Такой беспорядок наделали... Ужас! ©
|