Пионер 1989-07, страница 14

узнаю. Но сначала скажи, друг мой любезный, почему эта швея Лизой ее зовут?— почему ей о твоих делах да о стихах больше, чем мне известно?

— Так это она вам сказала? — Свешников облегченно вздохнул.

Молодец все-таки Лиза: прежде него самое правильное сделала.

Ты что ж не отвечаешь? Она у тебя секретарем, что ли?

— Иван Иванович, смущенно заговорил Свешников,— я в надежде,-¹ что вы не осудите: полюбили мы друг друга.

— А га, — Шувалов помолчал, — ну ладно, об этом потом. Рассказывай, что случилось.

Свешников начал рассказывать, дойдя до предложения Шешковского, внезапно замолчал. Перед ним встало лицо вчерашнего собеседника, его кривая ухмылочка, кофейного цвета зрачки оттянутых к вискам глаз, и Свешников содрогнулся от брезгливой ненависти, но сделал над собой усилие и закончил рассказ.

— Так. так, все? Успокойся, твоей вины тут нет. О стихах и о любви мы после побеседуем,— без улыбки, серьезно сказал Шувалов.— Значит, ты ему сказал, что подумаешь, стать ли тебе доносчиком? Ну что ж, сказал ты правильно: он человек гнусный и злобный, пожалуй, и н самом деле арестовал бы. ежели б ты сразу отказался. Вот что: ступай-ка соберись, поедешь к себе в деревню. Нынче же отправишься. А здесь, ежели кто от него явится, сам разберусь. Это что ж? он вдруг распалился.— Мне не сказавшись, моих же служащих берут? Он поднялся и начал быстро расхаживать по кабинету.— Вот-вот, так и сделаем: ты поедешь, а я уж здесь сам поговорю.

Свешников следил, как Шувалов грузно мечется от окон к дверям и обратно.

— Иван Иванович, а как же с Лизеттой?

Шувалов остановился.

— Так ты ее и впрямь любишь?

— Иван Иванович,— твердо сказал Свешников, - хоть она по слабости своей и неразумию в дурных делах запуталась, но я ее все же люблю, и мне никак не возможно спасать себя, когда ей грозит тяжелая участь.

Он покраснел, но не опустил глаза. Шувалов с любопытством посмотрел на него и подошел поближе. В таком качестве он Свешникова еще не видывал.

Ну-ну-ну, не огорчайся, я ей тоже помогу уехать, подумаю — и помогу. Похвально, что ты сильно чувствуешь, иди сюда.— Он поцеловал Свешникова в лоб.— Я ведь к тебе привык, друг мой, мне жаль тебя отпускать.

Он засопел и, отвернувшись, прижал к глазам платочек, не оборачиваясь, сказал:

— Ступай, ступай, приготовься к отъезду.

И когда сконфуженный его поцелуем Свешников дошел до дверей. Шувалов снова окликнул его:

— Слушай, Иван Евстратьич. все бумаги, все написанное собери и, когда позову, сюда принеси. Здесь, у меня, они будут в сохранности.

2

Я вам завидую, Прасковья Федоровна: вы поедете по Италии весною; это лучшее время для путешествия. Ах, как я хотел бы вам сопутствовать! И скоро ли вы отправитесь?

— Как только муж закончит свои дела, так и тронемся. Полагаю, через два-три дня, не

более. Люди и вещи мои уже приготовлены.

— Кстати, о людях: вы много прислуги берете?

— Много ли? Да вот: кучер, камердинер мужа и моя девушка — трое. А что?

— Я хотел вам присоветовать девушку: ловка, опрятна, шьет хорошо, послушна.

— О, чудесно! Моя-то сиволапа, ничего не умеет, н доверюсь вашему вкусу, Иван Иванович. Она ваша?

— Нет, мещанка. Я в ней принимаю участие.

— О-о, сударь, вот какой вы скромник! Но все равно вы очень любезны.

Милостивый государь мой, господин Шешковский!

Не посетуйте на меня за то, что человека, вами посланного в мой дом, задержал я для вручения ему сего письма. Приятным долгом своим почитаю сим письмом изъяснить вам обстоятельства, кои вас интересуют. Секретарь мой, Иван Евстратьевич Свешников, состоит у меня на жаловании и через это свое состояние имеет обязанность мои приказы выполнить. В числе иротчих бумаг, кои суть не что иное, как записи, под мою дик товку сделанные, или мною указанные копии, имелись и вирши, столь вас, милостивый государь, восхитившие, что почли вы возможным для них прервать свою деятельность государственную, которой я непритворный и горячий почитатель. Таковое рвение к российской словесности и непременное ваше стремление имя стихотворца узнать заставляют меня сообщить вам, что вирши сии написаны покойным Михайлой Васильевичем Ломоносовым. А как имел я единый только список тех стихов, да и тот обветшал, то почел за благо распорядиться снять копии с оного. Секретарю же своему Ивану Свешникову строжайшие указания за то, что без господского дозволения с незнаемым человеком ушел, и впредь такие поступки запретил строго.

Что же до другой особы надлежит, кою ваш посланный, минуя меня, в моем же доме искал, то могу лишь то заметить, что особа сия, получив по просьбе своей окончательный от меня ращет, тому два дня из дому ушла. А как не в обычае моем входить в поступки чужих людей, то сообщить вам о ней более ничего не имею.

Впротчем пребываю готовый к услугам

Иван Шувалов

3

Топор ударил вкось по мокрой березовой чурке и отскочил. Петрунька радостно захохотал: А вот и отвык ты! А вот и разучился!

Почти год не был Иван дома; городское, а господское» платье вызывало у братьев восхищение; но вообще-то они испытывали по отношению к старшему брату чувство какого-то почтительного превосходства: дескать, хоть ты и городским сделался, а от настоящей работы, поди, совсем отошел. И вот теперь, когда он вызвался наколоть дров, они с интересом глазели на него и возбужденно обсуждали каждое его движение.

Три дня прожил Свешников спокойно: беседовал с мужиками, работал кое-что по дому; увязая сапогами в рыжем весеннем снегу, ходил на опушку леса, вспоминал Хвылянского. Исчез тот, как в воду канул: пришел как-то под вечер, сунул Ване в карман «Смеющегося Демокрита», поцеловал и ушел. Потом, стороной, Ваня узнал, что Григорий Афанасьевич поругался с барином Шестопе-ровым. Годом городского жилья были отделены от

12