Пионер 1989-07, страница 12

Шешковский встал, обогнул стол и подошел вплотную к Свешникову.

— Не знаешь? Ах ты, тварь богомерзкая! Л что, если я сейчас велю послать к тебе в комнату и обыскать? Не найдется ли черновых листочков? Ну? А что. если я сейчас велю — смотри на меня! — полюбовницу твою. Лизку, сюда привесть и она на тебя покажет? Я ей начальник! Она у меня служит! Шешковский пристально глядел в помертвевшее лицо Свешникова.

Она у вас служит. - повторил он почти беззвучно.

— Да, у меня! Нам все про тебя ведомо, ну, звать ее?

Свешников молчал. Шешковский круто повернулся, подошел к завешенной двери и, распахнув ее, крикнул: — Привесть ее сюда!

В комнату вошли Мушник и Лизегга в сопровождении солдата. Свешников поднял голову и посмотрел па нее: у нее дрожал подбородок.

— Каковы твои обязанности? Говори, говори при нем! — сказал Шешковский.

Медленно, будто читая неразборчивое, Лиза заговорила:

Моя обязанность есть доносить о всяких разговорах и беседах, какие случаются в домах, где я живу.. •

Она смотрела прямо в лицо Свешникову как зачарованная.

— Дальше.

— А ежели случится узнать, что было какое поношение, или злой умысел, или урон против державы или православной церкви, то должна я донести без промедления.

Слыхал?— обратился Шешковский к Свеш-шшову.— А ты запираешься Бери перо, пиши: «Сие мною, Иваном Свешниковым, написано для ущерба православной церкви и...»

— Ваня! — вдруг отчаянно крикнула Лизетта.— Ваня, не пиши! Я ничего о тебе не доносила.

— Увести! - сказал Шешковский.— Держать под караулом.

Солдат схватил Лизетту за плечо и толкнул к двери. Лизетта попыталась вырваться, и некоторое время ее рука беспомощно белела на темно-зеленом сукне солдатского мундира.

— Стой на месте, в кандалы забыо! — крикнул Шешковский Свешникову, который рванулся к борющимся.

Мушник схватил Свешникова за воропшк. и когда Свешников, яростно крутанувшись, вырвался. Лизы в комнате уже не было. Мушник, поглядев на начальника, тоже вышел.

— Бунтуешь? Шешковский закружился около Свешникова.— Бунтуешь, голубчик? — все еще тяжело дыша, повторил он и уселся за стол.— Лизку твою велю бить плетьми до беспамятства,— с расстановкой сказал он.— За умолчание, а тебя на покаяние в монастырь сошлем за богохульство. Ты ведь теперь у нас православный.

Не так давно Свешников, исполняя желание Шувалова, отказался от старообрядчества и принял «истинное православие». Ему было все равно. А вот теперь...

Шешковский ухмылялся, глядя на него. Он был доволен. Как только он получил стихи Свешникова, то почуял интересное дело. А когда он допросил пойманного со свешниковским кафтаном вора и увидел те же стихи, писанные свешников-скою рукой (о почерке Ивана он узнал заранее), то решил, что пришла пора побеседовать со стихотворцем. Даже если бы он и не знал точно, то все

равно по лицу Свешникова понятно было, что он и есть автор. Сцена с Лизой дала допросчику лишний козырь в руки. Если бы Свешников не был так взволнован (этого волнения и добивался Шешковский во время допроса, начиная с истории о якобы бежавшем матросе), то он бы заметил, что вызванных для него солдат все еще нет. Шешковский и не собирался сажать Свешникова под арест. Хотя Шувалов и не в чести, ссориться с ним не стоило, да и светлейший, слышно, этому «ученому мужику я патронирует. У Шешковского бЬли другие планы...

Видишь теперь, какова твоя участь?— произнес он сурово.— Уж и не придумаю, как тебя спасти, разве вот...

Он, как бы оценивая, оглядел допрашиваемого.

— Ты во многие дома вхож, со многими людьми знаком, слышал, что твоя краля о должности своей говорила? Запомни: ежели будешь то же делать, все вины прощу, вирши твои богопротивные порву. А по усердию и награжу, ну?

Свешников, не отрываясь, смотрел на массивный медный подсвечник. Ударить этого мозглявого кровопийцу по голове и конец, конец ему! Но тогда и всему конец: и учению, и книге— всему-всему. И Лизе... ее тоже захлестнула, запутала поганая паутина. «Я ничего о тебе не доносила». А о дру'гих? Свешников вздрогнул. Шешковский перехватил его взгляд, устремленный на.тодсвечник, понял, но не отодвинулся, не подал виду.

— А коли не захочешь знай: тебе крепость или монастырь, полюбовнице твоей — плети и ссылка. Решай, господин Ветошкин!

Свешников поднял на него глаза. Краем уха он уже слышал свое прозвище, но никто еще не называл его Ветошкиным в лицо. Он глухо произнес:

— Я подумаю и через Лизетту ответ передам.

«Крепок орешек,— удивился мысленно Шешковский.— еще не обещал ничего, а уже свободы для себя и для нее требует». Впрочем, он ничем не рискует; арестантом Свеплшков ему не нужен (она нем дела не сделаешь: велика важность — стишки»), а ежели согласится, то из него получится отменный работник— умный, ученый, к вельможам доступ имеет и среди простых людишек свой, и Шешковский разжал когти. Он сказал неторопливо:

— Ладно, будь по-твоему, погожу до субботы, обмануть, сбежать лучше и не мысли, найду.

Он подошел к дверям, распахнул их и крикнул:

— Выпустить его!

Возвращение 1

Шувалов сидел, нахохлившись, и молчал. Все вокруг, казалось бы, соответствовало его привычкам и вкусам, все расположилось в том порядке, к которому он привык: тетрадь для записывания внезапных мыслей лежала перед ним открытая, летое французское вино было наготове, рядом, на мозаичном столике, перо было очинено превосходно и не брызгало. И Людоговский, как охотничья собака, сделал стойку над чистым листом бумаги. А Шувалов никак не мог начать диктовку. Он знал: занятия его для слуг священны, ни камердинер, ни повар не зайдут к нему с каким-нибудь глупым вопросом. А швейцар, сановито откашлявшись, объяснит залетевшему не вовремя гостю или бестолковому просителю, что-де, мол, «его превосхо-

10