Техника - молодёжи 1986-11, страница 27

жательный телескоп более простой, удобный и надежный в работе, чем существовавшие прежде. Ему принадлежит конструкция анемометра, измерявшего сразу скорость и направление ветра, к тому же с автоматической регистрацией изменений направления воздушного потока.

Ломоносов, подобно Леонардо да Винчи, придумывал порой такие технические системы, которые могли быть (и были) реализованы через многие десятилетия. Так, создав в 1751 году в Петербурге «метеорологическую с самопишущими приборами обсерваторию», он задумался о всемирной (!) сети автоматических станций для наблюдения за погодой. При существовавшей тогда системе связи об оперативном сборе информации с этих станций не могло быть и речи. Но и в этом случае Ломоносов не ограничился одними мечтаниями: одним из первых в мире стал конструировать приборы-автоматы.

Открыв вертикальные движения и морозный слой в атмосфере, он задумал провести зондирование атмосферы с измерениями температуры воздуха. А для подъема термометра решил исполь

зовать устройство, напоминающее вертолет. Как записано в анналах академии, «почтеннейший Ломоносов предложил Конференции построить небольшой прибор, способный поднимать вверх термометры... и предложил его чертеж». Он получил одобрение «славнейших академиков» и вскоре построил соответствующую модель: площадку с двумя соосными винтами, вращающимися в разные стороны посредством пружины. Демонстрация прошла успешно: «Когда заводили пружину, машина сразу поднималась вверх».

Для Ломоносова-изобретателя характерны самобытность мысли, остроумие решений и удивительное разнообразие и кажущаяся легкость творческих находок. Ему принадлежат оригинальные конструкции морских навигационных приборов (включая хронометр), приспособления для исследований атмосферного электричества, конструкция гравиметра, улавливающего изменения силы тяжести... Некоторые из его изобретений были реализованы и использованы на практике достаточно быстро. Другие, намного обогнавшие свое время, так и остались в виде идей

и предложений, судьба многих из них поныне не выяснена — ведь большинство документов из архивов Ломоносова пропали, а приборы не сохранились.

В наше время крупный ученый-тео-ретик, стремящийся воплотить свои идеи в жизнь, использовать их на практике, может вполне рассчитывать на всемерную поддержку и всяческое поощрение. А вот Ломоносову приходилось оправдываться перед своим «высоким» покровителем, меценатом И. И. Шуваловым: «Полагаю, что мне позволено будет в день несколько часов времени, чтобы их, вместо бильяру, употребить на физические и химические опыты, которые мне не только отмен-ною материей вместо забавы, но' и движением вместо лекарства служить имеют, и сверх того пользу и честь отечеству, конечно, принести могут едва меньше ли первой».

В век торжества механики Ломоносов — сын своего времени — с вдохновением предавался техническому творчеству, резонно полагая, что этот путь «сулит великую надежду к благополучию человеческому».

черки, а также «прочные» вертикальные «опоры».

Автограф письма Ломоносова Эйлеру 1748 года так и хочется назвать элегантным. Тонкие, несколько удлиненные буквы, украшенные красивыми, едва ли не каллиграфическими росчерками. Написано письмо 37-летним петербургским ученым по-латыни, но легко и свободно, как на родном языке. Твердые прочерки отсутствуют. Подпись простая, четкая, без украшательств и особых закорючек.

Складывается впечатление, что автор

1734 год. Пишет ученик С/тавяно-греко-латинской академии.

Автограф письма на латинском языке Л. Эйлеру. 1748 год.

письма действительно «перевоплотился» в западноевропейского ученого времен позднего барокко, когда неприличным считалось упоминание в сочинении фамилии коллеги без эпитетов «славный», «высокоученый», «непревзойденный» и т. п., но даже и в этом случае почерк Ломоносова лишен каких-либо «выкрутас», усложняющих чтение текста. Напротив, все подчинено именно ясности изложения, стремлению донести до читателя каждую букву недвусмысленно, изложить текст ясно. Что ж, это вполне отвечает творческому принципу Ломоносова: не усложнять простое, а упрощать сложное, прояснять неясное.

Еще один образец почерка Ломоносова, профессора химии Петербургского университета,— из письма своему влиятельному покровителю, видному государственному и общественному

деятелю И. И. Шувалову об учреждении Московского университета (1754 г.). Стандартное окончание «Вашего превосходительства всепокорнейший слуга...» написано по-деловому, без всякого подобострастия, без тщательного выписывания букв и нарочитой (или естественной) аккуратности, торжественности, которая была бы вполне кстати для «слуги». Да ведь и слово «слуга» начинается крупной буквой, не меньшей по размерам, чем заглавное П слова «Превосходительства». Случайно это или нет? Само послание писано твердым деловым почерком, быстрым и внятным, хотя и чуть небрежным. И подпись тут не такая, как в письме Эйлеру (там — «Мишель Ломоно-софф»), а достаточно грубая, местами с сильным нажимом. Как тут не вспомнить его гордые и необычайно смелые (по тем-то временам) слова, сказанные тому же Шувалову: «Не токмо у стола знатных господ или у каких земных владетелей дураком быть не хочу, но ниже у самого господа бога, который мне дал смысл, пока разве отнимет».

Возможно, графологический анализ почерка Ломоносова позволит будущим исследователям выявить нечто новое, неожиданное в нраве этого удивительного человека.

1754 год. Образец почерка профессора химии Петербургского университета (из письма И. И. Шувалову).

OuejUuu. У М*Л*шм*с*Г& ptiif

jj/Y ^ jjjSdthl

i/Zuj/r flf /П1»Я|Г1С1 \*{*шё*п^ял iJV ■Д>||1 I

с»/*****

25