Техника - молодёжи 2003-10, страница 62

(Из книги арх. Иоанна «Серафим Патриарх Соловецкий». Москва, 2001.)

...Верующих узнавали по поклонам. Кланялись особым образом...

Бараки и сараи в двадцатых годах во-хровское начальство считало роскошью. Зэки жили в валунах. Вырубали себе пещеры и спали сидя, прикорнув, как преподобный Серафим Саровский в келье на пеньке, по нескольку часов сном чутким.

Накомарники, хотя лежали во множестве на складах, не выдавали. Ходили отекшие и опухшие, лица узнать было нельзя. Одна пытка гнусами чего стоила, вводила в ступор. А после него вначале гнетущее, потом и мирное, а для христиан блаженное молчание. Над кем безмолвный становился ангел, тот выживал. Выжить могли только те, с кем Бог.

Били без причины. Никто не боялся побоев и даже не избегал.

Сколько безвестных полегло на болотах! Кругом непроходимые болота, ходят по настилу. Один с опухшими ногами забудется, упадет и несколько десятков увлечет за собой...

Монахам приказывали снимать нательные кресты, запрещали молиться и проповедовать. Оставляли только рясы и другую внешнюю одежду.

Считалось правилом: в чем приехал заключённый, в том пусть и ходит. А чтобы давали на смену одежду — едва ли доживет. Умрет — снимут с него родную рубаху и нагого бросят в ров. Одежду конфискуют, и на склад.

Уже на второй год без помощи свыше нельзя было шагу ступить. Атеисты вымирали, как мухи. Не выдерживали ни скорбей, ни условий жизни. Не хватало им и терпения. Христиане, выжив, превращались в смиренных агнцев и достигали высших ступеней безмолвия среди страданий, адских побоев и уничижений.

Чем занимались? Валили лес. Пускали плоты по Белому морю. Стоял на них народ сутками. Умерших не считали. Многие умирали от укусов комаров, гнусов. И горячка, недоедание...

«Зэк хуже скота, а охранник хуже зверя» (правило). Если вохровец выпьет, дрожь проходила по телу: будет бить всех подряд. Господи, помилуй! Владыка, не приведи...

Общения никакого не допускалось. Процветало доносительство и подстрекательство. Пообещает начальник, как собаке, кусок хлеба — и заложит. Выведут на разговор, кто-то поделится болью... Наутро его уже нет.

Отдельного места для расстрела не было. Секирная гора, откуда спускали

связанных по ста деревянным ступенькам, — уже поздняя выдумка изощренных садистов. Расстреливали где угодно, на месте. Никто не считал ни живых, ни умерших.

Болели, умирали. Никаких лекарств: надежда на Господа. Дрожь по телу пробегала и от специально выстроенного застекленного трехэтажного дома для заключенных. Называли его между собой «гастроном». Кого в «гастроном» уводили, тот не возвращался. Зловещий «гастроном»... От доносившихся криков под пытками тряслись руки. Но уже и к крикам привыкали, как к какой-то иной речи. И люди превращались в полутеней-полуангелов.

Господь открывает, какие жуткие пытки были в «гастрономе». Буквально вытряхивали душу и заставляли лишиться разума. Стремились превратить ее в тупой, послушный, затравленный страхом скот, после чего беспощадно добивали. Наносили удар, потом окатывали водой и смотрели в глаза. Если видели какой-то признак сознания, чего-то человеческого или усовещения, избивали до потери памяти. Особенно безжалостно били тех, в ком говорила совесть Божия, кто не сдавался до последнего. Такие сподоблялись нетленных останков.

Во время отлива в Видеракше открывались огромные морские ворота. До середины моря можно было дойти пешком. Тысячи шли за рыбой, с голыми руками и сеткой. Большинство не успевало вернуться. Вода прибывала буквально за секунды, и тысячами уносило в море.

Вся земля и вода в трупах умерших. Сколько погасло светлых умов! Что пережили тогда гении, профессора, поэты, инженеры...

Конвой был приучен к жестокости днем и ночью. Вся земля усеяна костями... На работы выводили, как скот: конвоиры справа и слева. Чуть что — били по затылку прикладами. Если падали, могли добить одним ударом.

Расстрел — что! Избивали до смерти и оставляли лежать, не давая пить.

Если заключённые распознавали у себя стукача, убивали его.

Знали ли в Москве о Соловках? Знали. Но тяжелый страх сковал тогда миллионы.

Круглосуточно крики, пытки... К воплям привыкали и слушали их отупело, как музыку по радио.

По части пыток Соловки держали первенство в мире. И опытные красные вохровцы позднее наставляли мастеров гестапо и Освенцима.

В скале заключённые выбивали камеру. Наказание называлось «холодная». Прямоугольная комната в полметра шириной, чтобы едва протиснуться, сесть на стуле. За жертвой закрывалась тяжелая металлическая дверь. Вохровец запирал ее на ключ и уходил. Часто забывал. Двинуться ни направо, ни налево было некуда. Сырость, вода, мыши, крысы, птицы... Не давали пить. Адская камера.

Отец Александр (Шабельник) и матушка Вера (Калюжная) у могилы Серафима Соловецкого — Михаила Романова. Старобузулукское кладбище

Часто охранник, сменившись, забывал сказать о заключенном. Крики постепенно стихали... А следующий вохровец, пьяный, забывал открыть дверь.

Тысячами умирали, тысячами приезжали. Так работала соловецкая адская машина, а над нею — ангельская богадельня. Сколько мучеников приходило на Соловки, сколько юродивых посещали своих соловецких братьев! Были случаи, воскресали из мертвых, вставали из братских могил, возвращались на нары и (как бы) спокойно отдыхали, пока конвоир не разбудит ударом приклада по голове.

Из 53 сокрытых лет жизни 39 провел в ГУЛАГе, тайный преемник патриарха Тихона, таинственный патриарх Соловецкий, которого боялось все лагерное начальство. Великий чудотворец, старец, рыдающий о земле Российской, — таков облик помазанника Божия, тайно остававшегося царем до конца жизни. п

ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ 1 0' 2 0 0 3

17