058. Казанская Богородицкая Площанская пустынь, страница 28

МОНАСТЫРЬ П МИР

шим

Станислав Жуковский в брасовском имении

В 1916 году писать интерьеры великокняжеского дома в Локте был приглашен Станислав Юлианович Жуковский. К этому моменту он уже снискал широкую известность как чуткий пейзажист и мастер «усадебного» жанра. Жуковский тонко чувствовал мир усадьбы, неторопливость и устойчивость ее быта (устойчивость, как выяснится вскоре, весьма зыбкую — и предчувствие этих скорых перемен и утрат художник,

кстати, передавал очень точно). Надо полагать, что тому существовали личные причины: Станислав Жуковский рос в родовом поместье, но не как будущий хозяин, не как наследник, а как приживальщик. Его отца за участие в польском восстании лишили всех прав состояния, и в своем бывшем имении он жил на правах арендатора. Невзгоды переменили характер Жуковского-старшего не в лучшую сторону: он был уг-

Сохранилось несколько картин С. Ю. Жуковского, изображающих интерьеры великокняжеского дворца в Локте. Одну из них мы представляем вниманию читателя.

рюм и необщителен. Детьми занималась мать, она и поощряла занятия Стася рисунком и живописью. Отец же его, когда Станислав поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, отрекся от сына, и молодой художник на долгие годы потерял связь с родным домом. В училище его наставниками были В. Поленов, К. Коровин, Л. Пастернак. Часто его называют и учеником Левитана, однако сам Жуковский впоследствии говорил: «Формально я никогда не был его учеником... Но я очень многое понял и многому научился, всегда с огромным интересом изучал его картины. Только в этом смысле меня можно считать учеником Левитана».

Жизнь Станислава Жуковского окончилась трагически/ После революции его искусство в России стало никому не нужным. «Декадент», «певец помещичьих гнезд», он вынужден был эмигрировать в Польшу. Историческая родина приняла его благожелательно, но в 1930-е годы, когда Европу охватил экономический кризис, картины Жуковского (как, впрочем, и другие произведения искусства) покупать почти перестали. Он впал в нищету. В сомнениях — не стоит ли «попроситься» обратно, в Советскую Россию, — застало его начало Второй мировой войны. В оккупированной гитлеровскими войсками Варшаве Жуковский находился до Варшавского восстания. После того как восстание было подавлено, художника вместе с другими жителями депортировали из города. Умер он осенью 1944 года в лагере в Прушкуве.

корпусом. А Наталия Сергеевна жила в поместье, ставшем теперь одноименным ей — в 1915 ей был присвоен титул графини Брасовой. Фамилию Брасов носил и ее сын Георгий.

В Брасове графиня пыталась развлечь свое одиночество приобретением дорогих безделушек и предметов интерьера. Но вечно обманываться она не могла. Смутные и тоскливые предчувствия закрадывались в ее сердце. Мужу на фронт она писала: «Последнее время все сделалось только в тягость и ничего не радует... У меня опять такое беспокойство на душе, что я ни днем, ни ночью не знаю покоя... Мысли о смерти меня больше не покидают ни на одну минуту...»

Именно в этот период — вероятно, тоже в рамках графининых попыток спастись от тоски — в Брасово был приглашен художник С. Ю. Жуковский. Графиня заказала ему писать

интерьеры в усадебном доме. Жуковский справился со своей задачей блестяще, передав на холсте не только роскошное убранство комнат, но и ту атмосферу одиночества и безысходности, которая так угнетала хозяйку усадьбы.

Здание бывшей гостиницы «Королевские номера »> в Перми, откуда был увезен на казнь великий князь Михаил Александрович. Фото 1991 года.

После революции Михаил Александрович подарил Брасово местным крестьянам. Уезжать из России он не хотел, хотя такая возможность была ему предоставлена Временным правительством. «Я верю в русских людей. Они не причинят мне вреда», — сказал он, отказываясь от эмиграции. Уже позднее, в 1918 году, выехать из Советской России удалось Наталии Сергеевне. С риском для жизни, спасая сына, она перебралась в Финляндию, а оттуда — в Париж. Это был путь многих. Сам же Михаил Александрович окончил свои дни в Перми, высланный туда большевиками «вплоть до особого распоряжения».

Вероятно, в эти гнусные (или, по-бунински, «окаянные») дни он уже не столь был уверен в русских людях и в их неспособности причинить ему вред. Считанные недели оставались до убийства его старшего брата — стра