Вокруг света 1966-08, страница 75

ци до конца июля. Однако уже 2 июля на мыс Флора пришли еще два человека.

«Их появление всех удивило. Они не скрывали, что потеряли мужество...»

Два дня спустя явилась следующая группа, в конце августа — еще три человека. И в книге Фиалы — ни слова, объясняющего причины этого бегства. Почему зимовщики ушли из лагеря Абруцци и почему прибывали отдельными партиями?..

А вот и сообщение о Сигурде Мейре...

«...Мистер Петере принес нам печальное известие, что кочегар-норвежец Сигурд Мейре умер в лагере Абруцци 16 мая после болезни, продолжавшейся несколько недель. Его похоронили в замороженной могиле на вершине скалистого плоскогорья возле мыса Сау-лен. Я думаю, это самая северная могила в мире...»

И эту тайну Фиала не захотел раскрыть. Почему на кочегаре-норвежце была надета форма американского офицера?..

«ДО ПРИБЫТИЯ ВСПОМОГАТЕЛЬНОГО КОРАБЛЯ...»

Чем дальше я читала записки, тем больше становилось загадок...

В конце сентября 1904 года Фиала с частью своей группы с мыса Флора снова отправился на остров Рудольфа. По пути он остановился в лагере, построенном в 1901—1902 годах экспедицией Болдуина на острове Альджер, и оставил там на зимовку двух человек — главного интенданта Ри-лье и матроса Макернана.

16 марта 1905 года Фиала предпринял третью попытку достигнуть полюса. Но, достигнув 82° северной широты, он повернул обратно.

Что же на этот раз помешало ему продолжать путь?

И снова Фиала ссылается на плохое состояние льда и на десятки других явно несостоятельных причин. В частности, почему-то в этот момент его охватила тревога за судьбу оставшихся на острове людей, хотя ранее он сам писал, что они обеспечены всем необходимым для зимовки.

«Всю ночь я не спал и могу добавить — молился, перебирая все аргументы «за» и «против» продолжения похода. Мне было горько сознавать, что отступление неизбежно, и признать возможность гибели части экспедиции на мысе Флора, если им на помощь не придет вспомогательный ко

рабль и если они не смогут пополнить запасы. Наше снаряжение все еще было в великолепном состоянии, а люди и собаки в добром здравии. Поэтому я понял, что мне придет.ся вернуться и взять на себя более важную обязанность руководства экспедицией до прибытия вспомогательного корабля».

И снова — загадка. Почему у Фиалы вдруг возникли опасения за жизнь людей, оставшихся на мысе Флора, обеспеченных всем необходимым?

Прервав последний поход, Фиала начал готовиться к эвакуации. Он послал несколько партий с продовольствием и научной аппаратурой в «лагерь ожидания» на мыс Флора. «26 мая Харт и я последними покинули нашу северную базу и двинулись к мысу

Флора, — пишет Фиала. — Мы бросили последний взгляд на покинутый всеми лагерь Абруцци». Судя по записи Фиалы, 26 мая 1905 года в бухте Теплиц ие было уже ни одного человека.

Каким же образом Ведо, Тессем и Рилье оказались в июле на этой базе и почему они поместили свою записку в печной трубе?..

Рукопись с острова Рудольфа прочитана до конца, но загадки так и остались загадками. Фиала умер в тридцатых годах, участников его экспедиции, по-видимому, давно уже нет в живых, а ведь только они, наверное, могли бы ответить на вопрос — какие причины заставляли Фиалу с такой настойчивостью в каждой мелочи скрывать правду о своей экспедиции?..

Г. ТАРАСОВА

БАЛЛАДА О ВЕЧНОМ ОГНЕ

В них очень много схожего с портретами Рембрандта — лица собраны из мудрых морщин, а ладони рук словно вырезаны из коры старого дерева — строгие и добрые. А глаза чистые и спокойные, смеющиеся над теми, кто считает, что жизнь, перевалившая за сто двадцать, — тржелое бремя.

— Я хотел бы в окружении родных сфотографировать вас.

— Это можно, — согласились они. И послали правнука.

Землю Карабаха захлестнул терпкий настой жимолости. Ало горят ^Jв буйной зелени звезды дикого граната. Лениво ползет буйволиное стадо, пахнущее пылью жарких дорог, сытой жвачкой и парным молоком. Вечно молодой мир — как на коврах, что выткали руки старой Гейчак Касимовой.

Земля — мать.

Я думаю о Гейчак, похожей на Землю, о ее словах, которые, умей говорить, сказала бы сама Земля.

«И умной, как Нушабе, и красивой, как светлая Дейли, и обычной, и дурнушке — быть матерью. Когда мы осели здесь, нас была горсточка. Потом стало много, и одного села не хватило, и мы перевалили гору. Потом и ту, другую, которую, сказывали, не перевалить. Женщины зажгли очаги в домах своих мужей. Это обычай дедов — жена зажигает очаг в первый день совместной жизни. И гореть ему, пока они вместе».

Гейчак многое забыла, но то, как она с зажженной лучиной шла к Наси-ру в его село Зараслы, ясно в памяти.

С тех пор прошло сто пять лет.

Сто пять лет горит огонь в очаге этой семьи. Сколько замерзших ладоней тянулось к нему, сколько душ отогрелось в его тепле...

В ту лютую зиму их домик совсем утонул в снегу. Постучали. Насир открыл дверь. На пороге стояли двое — девушка, тоненькая, с большими глазами, а рядом парень, большой, сильный.

— Кто вы?

— Здравствуйте... Холодно...

Они уселись у очага и потянулись к огню.

На другое утро в село Зарыслы ворвалось несколько всадников.

— Эй, староста! — закричал один из них, осаживая коня. — Ты не видел мою дочь Лейлу?

— Одна была?

— С моим слугой.

— Нет, господин...

Еще много дней огонь Гейчак грел влюбленных. И, уходя в ночь, они

верили, что и у них будет такой же жаркий и добрый очаг.

* # *

А во дворе становится тесно. Первыми пожаловали аксакалы — столетние и важные. Но перед Гейчак шапки долой и кальяны в карман — в присутствии старшего не курят.

— Знакомьтесь, наши дети.

Протарахтела и притихла у ворот машина. Высыпали из кузова парни и девушки.

— Знакомьтесь, наши внуки.

Идут хлопкоробы, трактористы, доярки, идет к своим патриархам почти все село.

— Подожди, допогой, — машет мне рукой Насир. — Не все еще пришли. С того села еще не успели. И там живут наши дети.

Я прячу свой бесполезный фотоаппарат. Здесь фотографу делать нечего.

Здесь нужен художник.

Или поэт.

Ф. МУСТАФАЕВ

73