Вокруг света 1967-08, страница 55

Большаков надевает свитер, ватные брюки, чулки из собачьего меха, натягивает водолазную рубаху. Давно знако'мое волнение охватывает его. Бычков кладет на бронзовую манишку свинцовые груза.

Привычная тяжесть, привычное дело...

— Коля, — говорит Большаков Бычкову. — Внимательно слушай телефон.

По телефонной станции могут разговаривать только двое — старшина на палубе и водолаз. Если под водой два водолаза, то разговоры между собой они могут вести только* через старшину. Неудобно, конечно, но Большаков надеется на Бычкова — парень он серьезный, поймет и без слов в случае чего.

...В зеленой пустоте одуванчиками проплывают медузы, кружат стайки ставридок и бычков.

Ноги плавно опускаются на дно. Песчаные дюны. Как саксаулы в пустыне, торчат кустики водорослей.

Большаков стоит, полуприкрыв веки. Десять тысяч часов, четыреста шестнадцать суток, год и почти два месяца этот мир был полем его работы.

Неподалеку темнеет корпус самоходки. Большаков приближается к ней, подтягивая за собой воздушный шланг и телефонный кабель. Сквозь бурую ржавчину проглядывают бугорки заклепок. Круто вниз уходит нора, промытая водолазами под днищем корабля. Сейчас Бычков принесет цепь, и Большаков полезет в эту нору.

Бычков волочит длинную толстую цепь. В иллюминаторе видно его вспотевшее лицо.

Большаков боднул шлемом Бычкова — не тушуйся, мол. Берет цепь и начинает спускаться в черную щель.

Бычков осторожно стравливает цепь, но все равно песок сыплется, шуршит по шлему и манишке.

Обваливая пласты песка, Большаков протискивается в горизонтальный туннель, промытый под баржой. «Надо бы еЩе мыть», — думает Большаков, подтягивая тяжелую цепь. Шлем то и дело стукается о днище самоходки. Со звоном вырывается воздух из колосника и мечется по туннелю в поисках выхода. В глазах плывут красные круги. «Э, братец, давай-ка потише», — шепчет Большаков.

Семь метров позади. Днище баржи уходит вверх. Большаков просовывает шлем в вертикальную щель, но выход забит песком. Каких-нибудь полметра, но их-то не в силах одолеть Большаков. Он пытается поднять руку, чтобы разгрести песок, вдавит на него шлемом так, что хрустят позвонки, — тщетно!

— Воздуху!

— Качаем вовсю, — доносится голос Ямбикова.

«Значит, шланг цепью придавило...»

— Эй, наверху! Скажите Бычкову пусть промывает вертикальный туннель, я не могу выйти...

Одну руку удается согнуть в локтей Большаков по щепотке разгребает песок, сыплет под ноги. Нестерпимо ломит голову. Воздуха нет. Свинцовый груз, как клещи, сдавливает тело.

— Держитесь, Кирилл Михайлович! Начинаю промывать! — передает через Ямбикова Бычков.

Задыхаясь, Большаков скорее ощутил, чем услышал грохот цепи, которую выбирал Бычков. Цепь освободила шланг, в скафандр рванулся свежий воздух...

Вскоре подошел плашкоут с краном. Понтоны залили водой и опустили на дно. Стальными канатами Большаков закрепил их за кнехты баржи, а петлю цепи надел на крюк крана.

В понтоны, вытесняя воду, пошел воздух. Но и с. помощью понтонов не удалось выдернуть из песка самоходку. Тогда кран рванул цепь. Взвилось облако мути. Баржа нехотя стала поворачиваться. Испуганно шарахнулись в сторону стаи рыбешек. В борту самоходки открылась пробоина.

Большаков взял у Бычкова фонарь и, согнувшись, пролез внутрь затонувшего судна. Взрыв разнес переборки, искорежил машину, но не захватил грузовой отсек. Посвечивая, Большаков пошел к трюму. Люк грузового отсека был задраен крепко и не поддавался. Большаков стал бить по нему ломом. Большаков хотел только одного — поскорей вынести хоть одну мину, обезвредить ее. Узнать, какого она типа, как с ней обращаться.

Но вдруг он почувствовал, что наверху творится неладное. Попытался прислушаться к голосам, долетающим по телефону, не понял и громко крикнул:

— Что случилось? Почему молчите?

Кашлянув, Ямбиков проговорил:

— Сильно штивает, Кирилл Михайлович. С базы дали грозовую погоду.

— Черт возьми! Я уже у грузового отсека!

Ломом изо всех сил он /дарил по задвижке люка. .Железо поддалось. Большаков толкнул дверь и высоко поднял фонарь. На черных металлических якорях-тележках и просто в деревянных решетках лежали тяжелые круглые мины.

Зацепив тросом мину, Большаков медленно стал поднимать ее. От напряжения дрожат руки и ноги. Пот застилает глаза* Неровно стучит сердце.

Шатаясь, Большаков выбирается из самоходки.

За двадцать пять лет мина успела сильно заржаветь, обрасти морской накипью. Большаков находит запальный стакан, достает ключ и медленно отвинчивает гайку горловины. «А где же взрыватели? Ага, их не успели поставить минеры...»

— Кирилл Михайлович, надо выходить! Штормит! — кричит Ямбиков.

Большаков рвет проволоку кусачками. 3 мине что-то обрывается и гтадает. Секунда, вторая, третья... «Э, не так страшен черт...» — смеется Большаков и уже без опасений начиняет снимать взрыватели.

— Заканчиваю! — кричит он.—Леша, трави конец!

Взрыватели Большаков берет с собой, а мину привязывает к тросу, спущенному с мотобота. Сам он всплывает в стороне от судна. Его сразу же накрывает врлна.

— Мину вытаскивай! — кричит Большаков, подгребая к трапику.

Заработала лебедка. Над бортом показалась зеленая, косматая от водорослей мина. Матросы подхватили ее за бока и не без робости опустили на пеньковую бухту.

Вдруг Большаков почувствовал, что все вокруг поплыло мимо него. Он вцепился в поручни и медленно стэп опускаться на палубу.

...А еще через несколько Дней водолазы разгрузили баржи, минеры отвезли смертоносный груз далеко в море и взорвали его. Те, кто купался в тихое летнее утро у керченского пляжа, услышали далекий гул. Потом пришла высокая волна, накатилась на берег и ушла обратно в море.

53