Вокруг света 1977-01, страница 57объяснил он, — что стоит он на теплых ключах. Они и зимой не замерзают, пошипывают на морозе. А по ручью и болото за Городком зовут Шипихиным. — Это где же там болото? — загорелся я. — Разве за Городком есть болото? — Ну! Как обогнешь Городок по ручью, попадаешь на визирку. Вначале ее не углядишь, заросла совсем, — пояснял лесник, — но немного пошаришь в кустах и выйдешь на тропу. И ступай по ней в конец, не сворачивая. Визирка опять пропадет, а ты все прямо иди и как раз выскочишь на место. Шипихино болото оказалось почти круглым. И небольшим, хотя, конечно, Галкино перед ним явно пасует. По краю Шипихино болото можно обойти за каких-нибудь пятнадцать-двадцать минут. В нем нет ни одной ямы, ни одного по-настоящему тряского места. Нужно сделать всего несколько шагов сквозь пограничные заросли осоки, и вот почва у тебя под ногами начинает бережно, мягко и как-то даже ласково пружинить. Высокие пышные кочки, устеленные светло-зеленым мхом, напоминают груду только что взбитых пуховых подушек, которые заботливая хозяйка вынесла просушить на ветерке. Стоят они так тесно, что между ними остаются лишь узкие щели-тропы. Кое-где торчат невысокие корявые сосенки, слабосильные березки. Новичок, не знающий, где и как растет клюква, долго топчется в недоумении, потому что его просто-напросто подводят глаза, натренированные на сигнальную яркость летней ягоды. Нужно изменить фокус зрения, пристальнее вглядеться в ближайшую кочку. И обнаружить вдруг, что при слабом солнце вся она посверкивает тяжелыми, западающими в мох каплями: холодно-алыми, сизыми, туманными, как жемчуг, темно-рубиновыми. Вся кочка будто переливается самоцветами, просыпанными чьей-то бережной рукой. Что ни подушка, то больше и больше ягод. Солнце подремывает над ворохами желтой листвы в нимбе щекочущей паутины. Только лист какой-нибудь оторвется с ветки и полетит наискось в рассеянности. Окунешь руку поглубже в мох, а там холод, и дышишь этой свежестью и не надышишься. Сколько времени пройдет, и забудешь, где север, а где юг, который час и есть ли у тебя другая работа в жизни, кроме клюквенного сбора, и другое жилье на свете, кроме этого затерянного вертограда. И захочется помнить всегда пронзительную кислоту прохладной твердой ягоды, и теплый луч на шее, и воркование витютня в лесу, и светлые мхи, и сонный листопад, и пружинящую почву болотной колыбели. Юркино болото. А вот этого места мы уже «в живых» не застали. Года за два или за три до нашего сюда приезда оно, Юркино болото, было осушено, превращено в ровное поле, а точней, в искусственный луг, на котором из лета в лето растет одна и та же небогатая травная смесь. Но, по традиции, обитатели Чернокулова называют эту луговину, простирающуюся между рекой и подножием Городка, Юркиным болотом. Должно быть, та же самая сила традиции велит журавлям и уткам устраивать тут стоянки во время весенних и осенних перелетов. Как ни изменился внешний вид полустанка, сколько ни пугают птиц охотники и безоружные пешеходы, а они все летят и летят в этот памятный угол русской земли. Студенец выпрыгивает на солнце из тенис той чащобы в пяти метрах от реки. Если на минуту опустишь руку в поток, она покраснеет и заноет. Громкий, веселый, костоломный ручей. Слышно его издалека, а видно, лишь когда подойдешь вплотную, — так густо заросло его русло кустарником и крапивой. Кажется, где-то совсем недалеко находятся мощные неутомимые ключи, дающие ему такой бойкий разбег и шумный норов. Но как к ним пробраться? У Нерли в окрестностях Чернокулова десятки родниковых ручьев, но Студенцом выпала честь зваться лишь этому — за то, что и в самые тяжкие жары от него попахивает ледком. И как бы ни была сильна сейчас твоя жажда, тебе сполна хватит двух-трех осторожных глотков его свирепой воды. Гремучий враг. Если исходить из той очевидной аксиомы, что у каждой деревни имеется свой собственный микротопонимический ареал, свой отстоявшийся свод наименований для окрестных угодий и урочищ, то этот круг непременно должны очерчивать имена межевые, названия пограничного порядка. К таким межевым именам относится и прозвище самого глубокого в наших местах оврага, который находится на полдороге к деревне Полозенки, в пяти минутах ходьбы от Галкиного болота. Услышав впервые его название — Гремучий враг, — я невольно вспомнил шолоховское «Гре-мячий лог» и заключил, что как в одном, так и в другом случае прозвище дано по звуку, который производит весенний снеготал на дне мощного буерака. Но однажды мы проходили вниз по дну Гремучего в конце марта, и, как, впрочем, и в иные времена года, стояла там глухая оцепенелая тишина, самой своею нерушимостью как бы внушавшая, здесь вообще никогда не гремит. Вот час назад, когда мы обходили овраг-коротышку, который протянул свои щупальца в открытое поле, там действительно гремело! Полуденная вода прибывала с разгоряченных полей, и в том месте, где свежее овражное щупальце отвалило и засосало вниз целый кус грунтовой дороги, поток прыгал с трехметровой высоты, поток, способный сбить с ног взрослого человека, прыгал в пену, в переплетение оголенных корневищ. Это был шум. Что же до Гремучего, то когда и как ему греметь, если он сверху донизу укрыт старым, даже зимой тенистым лесом? По такой дебри вешняя вода никогда — если только не вырубят лес — не пойдет крепким напором, но будет тихо и вкрадчиво сочиться из-под снега, и снег перележит все сроки, и даже летом, в знойные дни, будет там глухо, сыро, полутемно, без пения птиц, словно еще длится зимний смертный час. Если кто ходил когда по дорожкам заповедной самшитовой рощи, то вот почти так же сумеречно бывает летом в Гремучем. Именно отсюда, думаю я теперь, и название его. Гремучий —значит угрюмый, дремотно-дремучий, дебряной, пугающий, скрытно-молчащий. Святой колодец от села километрах в двух вверх по течению Нерли. Несмотря на знаменитое название, найти его непросто. В прежние годы над источником этим, который население окружных сел и деревень почитало чудодейственным, стояла часовня. Теперь ее нет: то ли сама разрушилась за ветхостью, то ли кто-то «помог» ей развалиться. Остался один лишь сруб, укрытый от взглядов зарослями ольховника. Впрочем, с недавних пор и зарослей поубавилось. Существующие в нашей стране законы запре 55
|