Вокруг света 1987-12, страница 42

их вершинах лежат белые чистые снега. Близко небо. Не видно даже птиц. Воздух сух, неподвижен, ни шелеста, ни шороха — все замерло. Кажется, на такой высоте жить можно только, не подавая голоса, затаившись. И вдруг — человек идет по своим делам, со своей земной ношей и земными заботами, по дороге, проложенной для него другими людьми. Человек не может стоять, он всегда должен идти, что бы ни было у него над головой, под ногами, впереди, за спиной...

Стена чуть отклонилась, стало как будто просторнее, светлее. Тропинка заплясала по травянистому склону. Мы пошли быстрее — торопились. Опять начались скалы. Овринг завис над обрывом. Арчовые подпорки стали попадаться чаще. В одном месте тропа сузилась до полуметра. Из-под ноги вдруг выскользнул камень — улетел вниз, будто ушел в темную воду. Я оглянулся. Тилло остановился перед выбоинкой.

— Прыгай!

Тилло грустно посмотрел на меня, дескать, не очень хорошо получается: ты прошел, а я — прыгай! Действительно, неловкая ситуация — мы ведь не на садовой дорожке, а на овринге. Внизу... Лучше об этом не думать. Как же все-таки быть?

Тилло отступил на шаг и легко перепрыгнул опасное место. Оглядел стенку, подергал один камень, другой — в общем-то все они сидели хлипко. Наконец мой спутник нашел подходящий — начал осторожно расшатывать его. Вытащил из гнезда и, присев на корточки, стал ремонтировать овринг. Выпрямился, смахнул с глаз черную прядь и кивнул — все в порядке, пошли дальше. За спиной я все время слышал его прерывистое дыхание и был спокоен. Когда друг идет за тобой следом, тропа кажется надежней...

Мы прошли еще немного и повернули назад. Обратно продвигались веселее. Василий спал на сиденье. Впереди еще была ночная дорога, камнепады, изрытые ручьями обочины, перевальные виражи, заснеженные склоны Хабу-Работа...

В Душанбе на широком пестром проспекте я попрощался со своими попутчиками. Но на этом не кончилось мое знакомство с памирскими оврингами. В Институте истории имени Ахмада Дониша, куда я зашел, надеясь отыскать в архивах сведения о старых дорогах на Памире, мне дали адрес старейшего этнографа Антонины Константиновны Писар-чик. Я тут же, отложив все дела, поспешил к ней. Антонине Константиновне уже за восемьдесят, но она по-прежнему энергична, легка на подъем, любознательна. В квартире у нее целый музей (вся долгая счастливо и интересно прожитая жизнь!) — полки, шкафы были уставлены пиалами, чашами, блюдами, расписанными орнаментами, кувшинами различных размеров, фигурками из глины, табакерками из тыквы.

Как я ни горел желанием сразу засесть за книги (в соседней комнате ими были набиты стеллажи до самого потолка), хозяйка перво-наперво принялась поить меня душистым чаем — как известно, без него в Средней Азии не обходится ни одна серьезная беседа.

— Мне в пятидесятых годах пришлось пробираться по оврингу в Дар-вазе,— осторожно поднося к губам пиалу, вспоминала Антонина Константиновна.— Километров двадцать, а то и все тридцать, шли мы по навесной тропе. До сих пор, как вспомню о ней, в жар бросает... Про те места сами горцы говорили: «Даже птица не может пролететь там». А с моим мужем академиком Михаилом Степановичем Андреевым — вот бы кто порассказал вам про овринги, он их все на Памире прошагал — однажды произошел такой случай. Было это в 1925 году. Шел он со своими спутниками из Язгулема в Рушан. Старик-язгулемец их предупредил, что тропу там давно не ремонтировали, никто не знает, в каком она состоянии. Михаила Степановича это не смутило. Отправились в путь, но на полдороге овринг вдруг оборвался. Пришлось столкнуть лошадей, спуститься по скалам и плыть по реке. Хорошо у них с собой были турсуки, кожаные надувные мешки, на которых горцы переправлялись через реки...

Передо мной на столе вырастала стопка книг. Антонина Константиновна то одну листала, то в другую всовывала чистый лист бумаги, то третью откладывала в сторону: «Вот здесь обязательно посмотрите... Эту книгу не забудьте полистать... А вот труд Андреева с моими дополнениями, сделанными уже после его смерти,— «Памирцы долины Хуф»,— тут вы много для себя интересного найдете».

И я искал. Изобретательными людьми были памирцы — чего только не придумали они, чтобы облегчить жизнь в суровых горах! В одной книге мое внимание привлек рисунок веера-опахала. Это был «бодба-рак» — «приносящий ветер». Из помоста, нависающего над рекой, торчал шест. К нижнему его концу, который касался воды, прикреплялась вертушка, к верхнему привязывали кусок полотна. Быстрое течение горной реки вращало шест — в знойный день такое опахало приносило прохладу, отгоняло мух, комаров.

А прокладка дорог? Пожалуй, многое из опыта памирцев могли бы позаимствовать и современные строители. Вот как, например, памирцы соединяли берега реки. С двух сторон по берегам укладывали бревна, укрепляли их валунами. Поверх размещали следующий ряд бревен, концы которых торчали над водой. Опять сыпали камни и укладывали очередной ряд бревен, еще на метр-два нависающих над рекой. И так, пока не образовывался мост. Через широкие спокойные места переправлялись на плотах из турсуков.

Обустраивать овринги обычно выходили кишлаками. О тропах заботились и следили за ними, как за источниками, из которых брали воду для питья. Иногда на скалах перед началом тропы выбивали какую-нибудь надпись. Около селения Ши-даз вблизи Рушана путники, отправляясь в дорогу, могли прочитать на камне слова, которые гласили, что овринг строили «люди Шидаза», и что-то вроде молитвы: «Я много, много помню о тебе (боже), не забудь и ты меня, пожалуйста, пожалуйста». Кстати, ставшая пословицей фраза «Путник на овринге, как слеза на реснице» тоже раньше была надписью над одной из опасных троп.

Как строили овринги? Основой многих навесных троп служили вбитые в трещины сучья крепких пород дерева, чаще всего арчи. Если не было возможности их переплести, вымостить плоскими камнями, дерном, то в отдельных местах к ним подвязывали бревна, по которым и перебирались. Иногда вместо бревен использовали плоские корзины с песком — по ним уже не шли, а прыгали.

Часто монолитная скала не давала возможности вбить в стену сук. Тогда овринг продолжался выше или ниже основной тропы. Приходилось строить дополнительные мостки, переходы, лестницы, или путники спускали поклажу и вьючных животных на веревках. Для удобства хождения по оврингам в особо опасных местах вбивали над головой палки, за которые можно было держаться.

Да, непросто было продвигаться по таким дорогам. От путников требовалась особая осторолшость, сноровка, умение «чувствовать» тропу. Соответствующей была и экипировка. В дальнюю дорогу надевали специальные полусапожки, икры ног тщательно бинтовали — шаг должен быть твердым, уверенным и в то же время мягким, ощупывающим каждый камешек, выбоинку. Антонина Константиновна рассказывала, что однажды встретила в горах двух учителей, которые шли по ущелью в соседний кишлак, расположенный высоко в горах. На плечах у них болтались купленные в магазине туфли, а шагали они в кожаной обувке, которую изготовили местные умельцы.

У горцев, имевших дело с оврингами, выработался свой дорожный этикет. М. С. Андреев описывает случай, когда на тропе в верховьях Зеравшана встретились двое путников на ишаках. Животные не смогли разминуться на узкой тропе. Тогда их владельцы выбрали более старого и слабого ишака и столкнули его вниз. Стоимость животного оплатили пополам...

Долго я пробыл у Антонины Константиновны. Листая книги, все время возвращался мыслью к тому оврингу над Пянджем. Удастся ли мне когда-нибудь еще пройти по нему? Знаю: мне это очень будет нужно.

Памир