Юный Натуралист 1975-11, страница 56

54

НАХАЛЕ! I OK

Тайга в осеннем разноцветье. Дремлют в небе тучи. На земле глубокое и извечное спокойствие. В тайге дремлющая и успокаивающая тишииа.

Таежная тишина — это еще не значит, что здесь все замерло и затаилось, как перед грозой. Это другая тишина, тонкая и чуткая. С тихим шорохом осыпаются листья. Пушистым комочком прокатился заяц. Просеменил мудрый еж. Звенит, клокочет, захлебывается своими же «словами» ручеек, молодой, бойкий, спешит в речку. Попискивают пичуги, гуркают белки, задиристо цвиркают бурундуки. И это тишина.

И в этой первозданной тишине все работают, все спешат. Пролетают кедровки, несут в своих клювах орехи, чтобы спрятать их на лысой сопке, под камешек, в расщелинку, под листок. Здесь не станет их запасы искать белка. Кедровкам корм на зиму. Но не все они найдут орешки, попробуй запомни, куда и какой орешек спрятала. А те, что останутся, по весне прорастут, поднимутся маленькими пушистыми деревцами. И начнут расти. Пленить своим малахитовым цветом пустошное, заброшенное место. Не простукивают дятлы больные деревья, тоже долбят шишки и делают свой запас орехов, прячут их в трещинах деревьев, в коре ребристой березы, кедра. Зима долгая, на одних личинках тяжко жить, а припасенный орешек будет кстати. Лущат шишки белки, достают орехи и прячут их в дупла. Носятся бурундуки. Защечные мешочки набиты до отказа. Ныряют в норки, укладывают орехи в свои вместительные кладовые.

У бурундуков, как у хороших хозяев, все разложено по полочкам: орех к ореху, семечко к семечку, ничто не перепутано, ничто не смешано. Живет тайга: копошатся в ней звери, зверюшки, птицы и пичужки. Каждый по-своему себе запас на зиму готовит.

Вон бредет по сопке медведь. Он не делает запасов орехов кедровых, а много и старательно разламывает шишки, морда в смоле, лапы тоже в смоле, копит жир, чтобы зимой было спать не холодно. Пробежал табун кабанов, тоже спешат в кедрач, чтобы жирку поднакопить... Впереди зима.

Мы остановились у говорливого ручейка, у того самого, что захлебывался oi избытка сил и радости, что родился. Остановились, чтобы назавтра заняться самой мирной охотой на земле: искать корни женьшеня.

Над нами крутилась синичка. Крохотная, но смелая пичуга. Повисла головой вниз и спросила: «А чьи вы?»

— Свои, свои, чего спрашиваешь, — проворчал в ответ дед Полнвода, разматывая портянки с больших ног. — Говорю, свои, чего еще пытаешь?

Мимо прошмыгнул бурундук, выскочил на валежину, тоже спросил: «Крык! Ци-ци-ци!»

— Делай свое дело, мы тебе не помеха, — ответил и бурундуку дед, в чем-то схожий с добродушным Дедом Морозом.

Бурундук будто понял деда, шустро пробежал по стволу липы, как по торной тропинке. Нырк в дупло. Секунда, другая, еще секунда, вылетел из дупла, воровато осмотрелся и, что есть духу, нырнул на землю. По валежине, на взлобок и в норку. А щеки раздулись, словно набил полный рот пирожным.

— Вот нахаленок! Ты посмотри на него, ить он ворует. Ну погоди, задаст она тебе трепку.

Я не сразу понял, кто же задаст трепку этому нахаленку. бурундуку. Но вот увидел белочку-дуплянку. Все ясно, бурундук обкрадывал ее.

У нас в тайге есть белки, которые живут на одном месте, делают запасы корма на зиму. И белки ходовые, которые идут и идут по тайге, поедают то, что для них приготовила тайга. За много сот верст уходят.

Белка выскочила из дупла с сердитым урканьем. Метнулась по следам нахаленка. У норы пыталась протиснуться, чтобы наказать воришку, не смогла. Поцокала, поругалась и снова убежала в кедрач за орехами.

Долго не показывался полосатый воришка. Но вот высунул мордашку из норки, повел носом, с победным цоканьем выскочил на пень. Встал столбиком, лапками