Юный Натуралист 1987-11, страница 46

44

не пели. Стало смеркаться, и я пошел к своей пещере. Она рядом. Расстелив там пустой рюкзак, я свернулся на нем и накрылся курткой.

Во сне я видел что-то очень радостное и проснулся под пение Синей птицы. Пела она громко и самозабвенно. Переливающиеся звуки хрустальной флейты были немного печальны, но в то же время полны любви и счастья. Жизнь утверждалась нежностью и красотой. Я слушал не открывая глаз.

Синяя птица замолкла, затем перелетела к водопаду и вновь запела. Мелодия ее песни прорывалась сквозь шум падающей воды и от этого становилась еще удивительнее и прекраснее. Я вылез из пещерки и посмотрел вокруг.

Зарождался новый день. Небо было совсем чистым. Долину еще заливало молоко вязкого тумана, но лед на вершинах гор начал уже розоветь.

ЖИВУЩИЙ В ГОРАХ

Этот большой, размером с ворону, кулик обитает в горах, что необычно для его сородичей. Кулики, как правило, жители побережий и болот, а серпоклюв — птица не только горная, а еще и высокогорная. И очень редкая. Я много лет работал в горах, серпоклюва встретил только в одном месте, у языка Зерав-шанского ледника.

Серпоклюв обитает в горах Центральной Азии, от Тибета и Гималаев до Кашмира и верхнего Асама. В нашей стране он изредка встречается в высокогорьях Средней Азии. Настолько редко, что в горах Казахстана, например, известно лишь несколько пар серпоклювов.

Недавно орнитологом Н. Н. Березовиковым было сделано важное открытие, он обнаружил серпоклюва на гнездовье в горах Алтая. До этого серпоклюв на Алтае никогда не отмечался.

В 1955 году мне довелось руководить экспедицией альпинистов в горном узле Матча. В этом месте сходятся три хребта Памиро-Алая — Туркестанский, Зеравшанский и Алайский. Нам предстояло пройти всю Зерав-шанскую долину, Зеравшанский ледник длиною в двадцать восемь километров и подняться впервые на вершины высотой более пяти тысяч метров.

Второго сентября мы установили очередной лагерь у конечной морены ледника и устроили день отдыха. Я использовал его, чтобы понаблюдать птиц.

Верховья Зеравшанской долины бедны растениями. На том склоне ее, где больше солнца, растут еще кое-какие кустарники — барбарис, шиповник, алыча, жимолость; а на другом и их нет — только разнотравные луга. У воды же

торчат небольшие кустики тамариска, который здесь называют жилгун. Из этих кустов мы с альпинистом Славой Паньковым соорудили между озерками небольшой шалаш и забрались в спальные мешки.

Проснулся я от незнакомого мне крика птицы. «Ти-ли, ти-ли, ти-ли!» — раздавался мелодичный крик над нашим убежищем. Проснулся и Слава. Но я не дал ему пошевелиться: над нами кружила пара серпоклювов. Вскоре они сели, один — совсем рядом с нашим укрытием. Сквозь прутья шалаша я увидел сказочную картину.

По галечному берегу вдоль воды неторопливо расхаживала на розовых ногах дымчато-серая птица с чисто-белым низом. Сразу бросилась в глаза черная полоса на груди. Такие же черные верх головы и горло. А клюв! Серповидно изогнутый, ярко-красный и очень большой, он придавал птице какой-то нереальный, фантастический вид. Глаза серпоклюва тоже были красными. Очевидно, старый самец — окраска его была яркой и контрастной, перо чистым, новым. Молодые птицы всегда тусклее, да и ноги у них серые. Серпоклюва ни с кем не спутаешь, настолько он ярок и своеобразен.

— А кто это справа от него? — прошептал Слава,— Да это вальдшнеп! Откуда он здесь взялся?!

Я посмотрел и увидел, что неподалеку от серпоклюва неподвижно сидит большой и глазастый бекас. Это был не простой бекас, а бе-кас-отшельник, вид, который, как и серпоклюв, обитает в горах.

— Тихо, Слава. Это бекас-отшельник. Не шуми и не двигайся.

На этих озерках создались, видимо, благоприятные условия для кормежки. Не сводя глаз с серпоклюва, я наблюдал, как он вышагивает по мелкой воде у самого берега и запускает в воду свой серповидный клюв.

— Вон второй, слева. Видишь? — шептал Слава.

Слева, почти на противоположном берегу озерца кормился другой серпоклюв. В начале сентября могли быть уже и молодые птицы. Серпоклювы откладывают три-четыре яйца и выводят обычно трех птенцов. Но молодых птиц мы не увидели. Может быть, кладка погибла, гнездо могли разорить хищники. Ведь гнездо серпоклюва совершенно беззащитно: всего лишь неглубокая ямка, выложенная плоскими камешками.

Я не дышал и смотрел во все глаза. Это были счастливейшие мгновения, картина, запечатленная на всю жизнь. Я полагаю, люди, которые никогда не слышали токующего глухаря, не видели тетеревов на току, танцующих журавлей или просто диких уток и гусей в их природной обстановке, а не по телевизору, не слушали соловьев и не любовались полетом орла,— эти люди значительно обеднили свою жизнь.

Не знаю, считал ли так же мой товарищ,