Костёр 1972-03, страница 45

Франц и Фриц были клоуны-мимы, они развлекали публику не словами, а лишь своими действиями. Обыкновенно они проделывали на арене то же самое, что исполняли только что другие артисты, — конечно же, повторяли очень неудачно и потому потешно.

В тридцатых годах появился на манеже Ленинградского цирка и надолго полюбился зрителям коверный клоун Павел Алексеевич.

Надо было обладать незаурядной храбростью, чтобы в то время, когда афиши пестрели от Альбертов, Максов, Генри, Коко и Мишелей, назваться просто Павел Алексеевич и работать, собственно говоря, в совершенно не клоунском виде.

Павел Алексеевич выходил в обыкновенном мешковатом, словно бы с чужого плеча, клетчатом костюме, в небольшой шапочке, видно было, что ему она маловата. В руках обыкновенная тросточка. Ничего смешного и в гриме. Круглое, чуть курносое лицо с торчащими усиками. Своим обликом Павел Алексеевич чем-то напоминал Рассеянного из знаменитой маршаковской сказки.

Спокойно, не обращая ни на кого внимания, шествовал он через арену.

— Куда вы идете, Павел Алексеевич? — окликал его инспектор манежа.

Клоун останавливался и отвечал что-нибудь весьма резонное, вроде того, что идет занять очередь за снегом. Он слышал, что «дают» снег.

— Но позвольте, снега же и так на улицах сколько угодно.

Павел Алексеевич смотрел на инспектора как на глупого человека.

— Ха, сейчас сколько угодно, а потом?.. Потом нигде не найдешь. Нет, надо запастись...

Однажды найденная и утвердившаяся маска клоуна уже обычно больше не меняется. Но сколько требуется труда и поисков, чтобы заявить публике: да, я такой и другим быть не могу! Теперь Юрий Никулин выходит на манеж со своим собственным, лишь подчеркнутым гримом лицом, а сколько было поисков смешного облика. Клеились носы, надевались нелепые парики, натягивался костюм, который сразу же должен был вызвать смех, а зрители, к огорченью молодых клоунов, вовсе не смеялись. Учитель Никулина и Шуйдина, признанный советский коверный Карандаш, упрямо вел учеников к тому, чтобы они сами по себе были смешными. Он говорил: «Научитесь быть смешными». Но как?!.

Учились Никулин и Шуйдин и у других старых клоунов. По многу раз наблюдали, как опытный клоун Алексей Сергеев в течение пяти-семи минут (время для представления огромное), не говоря ни одного слова, мог «чинить» стул, на который было взобрался и сломал его. Он проделывал это с такой уморительной старательностью, что цирк сотрясался от смеха.

А сейчас?

Закончилась сценка, разыгранная Никулиным и Шуйдиным. А за форгангом конюхи держат под уздцы готовых к выходу лошадей. Кони топчутся на месте, качают султанами и в нетерпении фыркают.

Ведь они тоже артисты, и иные со стажем. Им тоже передается та нервность, которая владеет артистами перед выходом на манеж.

Пока Никулин и Шуйдин отвлекали публику, униформисты подготовили арену для конного номера. Разровняли граблями опилки, соблюдая определенный рисунок. Но самое главное — взбили опилки так, чтобы у барьера образовался небольшой скат, без этого затруднителен бег коней по кругу. Если нет определенного наклона внутрь, лошади собьются с темпа.

Манеж готов. Я объявляю:

— Людмила Котова и Юрий Ермолаев. Конно-балетная сюита!

Раздвинулся форганг, и на арену в легком изящном кабриолете выехала амазонка. Ее сопровождает всадник в классическом костюме верхового наездника — строгий жакет, бриджи, невысокие сапоги. В руках стэк.

Номео начинается как бы картин

кой из прошлого — элегантным выездом, но это лишь заставка к номеру. Затем Людмила, как балерина, будет вальсировать вокруг каждой из шести лошадей, которые к тому времени появятся на манеже. И каждая лошадь, стоит ее обойти балерине, безо всякой команды ляжет и замрет.

Потом с конями работает Ермолаев. Лошади удивительно послушны ему. Кажется, они только и ждут, чтобы вырваться на арену, танцевать и удивлять зрителей слаженностью своих движений.

Потом на манеж выбежит шустрый мальчишка и под музыку затеет с лошадьми веселую игру, Кони, словно четвероногие шалуны, то не слушаются его, то мигом исполняют его команды.

Этот юный беспечный конюх — Людмила Котова. Роль мальчишки ей удается отлично. Это великолепный номер...

Я иду в гардеробную, которую сегодня покидают мои друзья Никулин и Шуйдин — они закончили гастроли в Ленинграде. Когда-то еще увидимся! Может быть, они отправятся в глубь страны, а возможно, их снова ждут зарубежные гастроли.

В гардеробной нынче неуютно. Со стен уже сняты плакаты и афиши. Нет лука и стрелы, которой Шуйдин «пронзал» насквозь своего доверчивого партнера. Не видно коромысла, весов, огромнейшей лупы, корзинки заклинателя змей — всего того, с чем в своих интермедиях выступали клоуны. Только запах пудры и ацетона напоминает о том, что здесь готовились к выходу артисты.

Никулин и Шуйдин почти все делают своими руками. Сами изобретают петарды, что будут взрываться на манеже, сами налаживают техническую аппаратуру. Да и чему удивляться, ведь оба клоуна в прошлом — рабочие. Шуйдин, например, квалифицированный слесарь-лекальщик.

Никулин и Шуйдин — не исключение. И Олег Попов, также некогда ученик слесаря, все делает сам. Знаменитого народного артиста нередко можно застать у токарного станка вытачивающим для реквизита какие-то детали, пилящего или паяющего. Но где же найти время? Ведь три выступления в день не редкость. А репетиции?.. И Олег для работы над реквизитом выкраивает время ночами.

Впервые в Петрограде

В 1923 году мы с Алексеем Каранжо получили двухмесячный контракт в Петроградский цирк.

Сырым ветреным утром поезд привез нас в Петроград. С вокзала мы вышли на площадь. Посредине ее

высилось знаменитое пугало — памятник императору Александру III. Гудели клаксонами редкие автомобили. Мы кликнули извозчика и спросили — знает ли он, где цирк.

(J)