Костёр 1975-01, страница 21

— Ну, ты даешь! — вдруг он увидел что-то, встал, шагнул к Ольге. — Да ты... смотри-ка!..

Тут Ольга и сама почувствовала какое-то теплое Щекотание по левой ноге. И сразу больно-больно стало!.. Ой, Ольга даже пошатнулась: вся коленка была в крови, и дальше, вниз по ноге, ползли красные змейки, осторожно трогали розовый Ольгин носок. «Вот хорошо, что не белые гольфы», — подумала Ольга. И тут в ушах зашипело и зазвенело, перед глазами запрыгали золотые и черные круги. Ольга попятилась назад и села на холодную гладкую ступеньку...

Минут через двадцать Ольга с обвязанной ослепительно белым бинтом коленкой хромала по школьному двору на улицу. Огоньков нес ее портфель.

Ольга все никак не могла забыть те жуткие мгновения, когда врачиха промывала ей огромную ссадину, вытаскивала из-под кожи два камешка, состригала ножницами грязные красные лохмотья. А потом все прижигала да прижигала йодом!.. Больно было ужасно. Еще и теперь ныло и дергало, будто в ту коленку сердце переселилось.

Но во время всей операции Ольга почти что ни звука не проронила. Очень хотелось заплакать. Между прочим, ей даже говорили, что полезно пореветь немного, когда очень больно. Однако приходилось зубы все время стискивать и молчать, потому что рядом стоял Огоньков. Сам привел ее туда, и, когда врачиха сказала ему выйти, твердо ответил:

— Нет!

— Она тебе кто, сестренка?

— Из моего звена. Я вожатый!

Добрая врачиха, конечно, и знать не знала, какой Огоньков вожатый и что это у него за звено. Она только растерянно плечами пожала:

— Ну... ладно...

И Огоньков остался.

* * *

— Чего, домой тебя проводить, что ли? — неловко спросил Огоньков. — Мать небось там икру мечет?

— Не мечет, — ответила Ольга. — Она во вторую смену ушла. Ее до самого полдвенадцатого ночи не будет.

— А кто будет?

— Я.

— Погоди, а... это самое...

Ольга догадалась: Огоньков про отца хотел спросить. Отца у нее не было. Она еще в малы-шовскую группу ходила, когда отец... уехал. Да, так мама сказала: «Уехал».

Теперь он слал только переводы денег. Каждый месяц мама говорила:

— Надо на почту сбегать...

А в руках у нее была всегда одинаковая се-ровато-желтая картоночка с таким пушистым оборванным краем. Ольга (уже забыла отку

да) знала, что это отцовский перевод. Однажды она заглянула в эту бумажку: «45 руб. 00 коп.» Вот, значит, сколько полагается на ее воспитание — сорок пять рублей...

О бывшем отце и о картонных переводах Ольга думала привычно, спокойно. Только не любила, конечно, когда об этом выспрашивали.

А Генка — он ведь ничего не знал. Однако сразу почувствовал, что начинается неловкость, и замолчал. «Как Борис Платоныч», — подумалось Ольге. И стало приятно, что он чем-то похож на старика ботаники.

— А хочешь, пойдем к нам, — прервал молчание Огоньков. — Чайку по стаканчику треснем.

— Как треснем?

— Ну — выпьем. — И вдруг добавил: — У меня дед чего-то загибается. — Постучал пальцем по груди. — Моторчик отказывает.

Ольга с трудом слушала Огонькова. Не могла она себе как-то представить домашнее неторопливое чаепитие рядом со словом «треснуть», а болезнь старика ботаники рядом с «загибается».

— Ну чего, пойдешь? — уже нетерпеливо спросил Огоньков.

Ольга кивнула.

— Лады!.. Не болит?

— Прошло уже.

— Деду скажем, что упала; и больше ни звука. — Огоньков заикнулся. — В общем, что

без драки. А то он, знаешь... Он это самое... * * *

Старик ботаники лежал на очень широкой деревянной кровати, разукрашенной резными фруктами и людьми. И кругом было все старинное, и пахло старинным. И книги поблескивали зеленым и красным в застекленном шкафу на львиных лапах. И с потолка спускалась потемневшая медная люстра.

— Вот привел к тебе гостя, дед! — громко сказал Огоньков.

Старик ботаники приподнялся на мягкой подушке:

— Оля пришла! — он улыбнулся, быстро осмотрел ее добрыми глазами. — Вот так чудо! Вот так молодец!.. Ой, ой! Погоди! Ногу себе где-то разбила. Господи! Кровь-то какая!..

И правда: на бинте просвечивало красное пятнышко. Надо же, просочилось!..

Старик ботаники стал ее расспрашивать, что да как, и здесь Ольге пришлось малость приврать... Но потом они стали говорить про школу.

Вопросы его были совсем простые. Ольге хорошо и спокойно было отвечать ему, сидя на прямом деревянном стуле с высоченной, как башня, спинкой...

Когда взрослые с детьми разговаривают, то они обычно, что? Или веселятся над тобой, словно ты конферансье. Или начинают тебя веселить. Но редко кто из них говорит серьезно. Редко кому интересно просто поговорить. А Борису Платонычу именно было интересно.

19