Техника - молодёжи 1952-11, страница 34

чинов и наград, а, наоборот, причиняла им множество огорчений. Каждое их новое произведение многочисленные и влиятельные противники встречали возмущенными криками и свистом. И все-таки эта горсточка стойких людей не отступала. Для них, последователей Белинского и Чернышевского, сочинять значило служить народу.

Отказаться от такой почетной службы Бородин не мог и не хотел, — ведь это было все равно, что дезертировать.

Все это надо было до конца осознать и продумать, чтобы сделать необходимые выводы.

У профессора химии Бородина жизнь была заполнена по расписанию и сверх расписания лекциями, практическими занятиями, конференциями, экзаменами, собственной исследовательской работой.

Профессору химии надо было потесниться, чтобы дать место композитору...

Один из учеников Бородина — профессор Добросла-вин — рассказывает в своих воспоминаниях, с каким жаром работал Александр Порфирьевич у себя в лаборатории. Лаборатория эта помещалась в одном коридоре с его квартирой, в новом здании Естественно-исторического института Медикотхирургической академии.

Тут же рядом, за соседними столами, работали и студенты. С каким бы увлечением ни занимался Александр Порфирьевич очередным опытом, он всегда готов был без нетерпения и раздражения оторваться от своего дела, чтобы ответить на вопрос студента, разрешить его сомнения или помочь ему в случае каких-либо трудностей.

Единственное, что могло вывести профессора из благодушного настроения, было небрежное отношение к делу.

— Ах, батенька, — говорил он тогда, — что вы делаете! Ведь этак вы перепортите все инструменты в шкафах. Разве можно здесь, в чистой лаборатории, напускать всякой дряни в воздух! Идите в черную.

Студенты не могли не любить профессора, который относился к ним с необыкновенной заботливостью. Двери его квартиры были настежь открыты для них. Юноши часто обедали и ужинали у Бородина, когда долго оставались в лаборатории.

При такой дружбе студенты не могли не заметить, что их профессор живет как бы двойной жизнью. Даже работая в лаборатории, он не переставал что-то тихонько напевать. Он охотно говорил и спорил о музыкальных новостях, о направлениях в музыке. Студенты часто слышали, как по лабораторному коридору неслись звуки профессорского фортепиано...

И все-таки химия была на первом месте. Для нее Бородин не жалел ни сил, ни времени.

«Страшно устал, — писал он жене, — ибо, несмотря на нездоровье, с восьми часов утра работал в лаборатории. В силу этого решительно не в состоянии таскать ног и через час ложусь спать...»

«Отправился в черную лабораторию и провонял валерианой до костей...»

«Все утро прокоптел в черной лаборатории, собрал все относящееся до валерианового альдегида и до осени покончил со всякой вонью...»

Так, только изредка и мимоходом, говорит в письмах Бородин о том, что так сильно его занимает.

Но перед нами и его статьи. Читая их, мы словно своими глазами видим Бородина в лаборатории, угадываем ход его мыслей, вместе с ним странствуем по извилистым и сложным дорогам, которые привели его к большим открытиям.

Вот работа, напечатанная в «Бюллетене Академии наук» за 1864 год. Это начало - многолетнего груда, посвященного альдегидам.

Еще в 1856 году Зинин писал: «При современном состоянии наших знаний об альдегидах имеет значение каждый новый опыт с ними...»

Очень может быть, что в беседах Зинина с самым близким его учеником не раз заходила речь об этих странных и в то время еще не разгаданных соединениях, обладающих необыкновенной способностью к химическим реакциям.

Казалось, от альдегидов можно было многого ждать для органической химии, для той химии, которая все больше и больше становилась наукой созидания. Между тем природа их была в то время еще совершенно неясна.

Название «альдегид» получилось от сокращения слов «alcohol dehydrogenatum», что значит «спирт без , водорода». И в самом деле, достаточно отнять от спирта окислением два атома водорода, чтобы он превратился в альдегид, и наоборот, присоединив к альдегиду водород, можно снова получить из него

спирт, как это в 1861 году удалось сделать другу Бо* родина Олевинскому.

Но если альдегиды ближайшие родичи спиртов,тоне будут ли они вести себя так, как подобает спиртам?

В спиртах, например, можно заместить атом водорода натрием и получить кристаллическое вещество — алкоголят натрия. А нельзя ли таким же образом получить «альдегидат натрия»?

На этот вопрос не было ясного ответа.

В учебнике органической химии, который к этому времени уже успел — несмотря на свою молодость — написать Менделеев, было сказано:

«Продукты прямого замйщен)ия металлом водорода в альдегидах мало исследованы... Было бы очень интересно проследить реакции металлических производных альдегидов, которые вовсе почти неизвестны».

Вот в этот-то малоисследованный уголок химии и направил свой путь Бородин.

Летом 1863 года он писал Бутлерову:

«Делал кой-какие пустячки с альдегидами, получил кой-какие телишки, которыми, впрочем, заняться толково не мог, частью по недостатку времени, частью по невозможности чисто работать в старой нашей лаборатории».

Потом, когда новая лаборатория была готова, работа пошла быстрее и лучше. В марте 1864 года Бородин уже писал другому своему товарищу — Алексееву:

«Работаю теперь шибко. Про работу теперь ничего не пишу, потому что скоро напечатаю».

А в мае Зинин уже сделал в Академии наук сообщение об исследовании Бородиным действия натрия на валеральдегид.

Что же, удалось молодому химику найти то, что он искал? Нет, дело тут обстояло не так просто.

«Моей первой заботой, — пишет Бородин в своей статье, напечатанной в «Бюллетене Академии наук», -было получить действием натрия на валеральдегид вещество с постоянным содержанием натрия. Но это мне не удалось».

Бородин не смог решить задачу, которую он перед собой поставил. Но в этой неудаче уже была заложена возможность большой удачи. Надо было только не опускать руки, не отступать.

Путь науки не так прямолинеен, как кажется. Очень часто ученый находит совсем не то, что ищет. Но находит только тот, кто ищет. Так Колумб, искавший морской путь в Индию, нашел Америку.

Бородин в своей статье подробно рассказывает о всех перипетиях своего кропотливого исследования. Нужно прочесть этот рассказ <с начала до конца, чтобы понять, что такое труд химика, как много нужно для него времени и терпения.

Неделя шла за неделей, месяц за месяцем, прежде чем стали намечаться первые результаты.

Начать с того, что Бородину пришлось самому получить исходный материал — валериановый альдегид. Для этого он должен был взять амиловый спирт — тот самый спирт, который придает неприятный запах сивухи плохо очищенной водке. Смешав амиловый спирт с серной кислотой и водой, надо было терпеливо, по каплям, вливать эту смесь в раствор окисляющего вещества — двухромовокислого калия. Двухро-мовокислый калий окислял спирт, и спирт превращался в альдегид.

Потом альдегид надо было перегнать, да притом так, чтобы он не приходил в соприкосновение с воздухом: ведь альдегид капризное вещество, на воздухе он окисляется в кислоту. Перегонку, значит, надо было вести не в воздухе, а в струе водорода.

И вот, наконец, отогнана маслянистая пахучая жидкость — валериановый альдегид. Но это даже еще и не начало работы, это только подготовка к ней.

Начало работы! Какая это незабываемая минута! Ее можно сравнивать только с той, когда корабль, уходящий в дальнее плаванье, снимается с якоря, чтобы на много месяцев пуститься в открытое море. Кто знает, какие бури и беды ждут его в пути!..

Но отплытие корабля отмечается, как праздник. О торжественности минуты говорят и флаги и пушечный салют.

А здесь, в лаборатории, все так буднично с виду. Только со стола убраны лишние, не относящиеся к делу вещи и приготовлено все, что должно быть под рукой. Чисто вымыты колбы, стаканы, пробирки. На полках над столом выстроились в ряд банки с реактивами.

И ©се-таки настроение праздничное. Работа, которая еще только начинается, так же пленительна, как интересная, еще не прочитанная книга: скорее хочется раскрыть и начать читать.

Такие чувства испытывал, должно быть, и Бородин, когда перед ним на столе стояла колба с валериано

32