Техника - молодёжи 1977-02, страница 57

Невидальщина — не небывальщина.

Русская поговорка

Впервые о «невидимом» самолете мне рассказал вскоре «после войны бывший капитан авиации Артур Владимирович Вагуль. Выйдя в запас, ехал он учительствовать в городок Лунинец, что на западе Белоруссии; до Калинковичей мы с ним были попутчиками.

Не поверил я тогда бывшему капитану, просто не мог поверить. С другой стороны, рассказывая, он вспоминал такое множество подробностей, что выдумывать их было вроде бы ни к чему.

Но прошло потом лет двадцать, и никто больше, кого ни спросишь, абсолютно ничего о таком самолете не слыхивал: ни старые летчики, ни конструкторы, ни сотрудники музеев, архивов... Даже когда в научной литературе появилось наконец упоминание о «невидимке» (пока единственное и очень короткое¹), все равно ни историки техники, ни бывалые авиаторы ничего не добавили к нескольким опубликованным строчкам. Одни (например, известный конструктор легких самолетов В. Грибовский) пытались как-то истолковать «эффект невидимости» — хотя бы, как рекомендует теория вероятностей, установить интервал, в котором заключена неизвестная величина; другие (а их было явное большинство) предпочли наипростейшее объяснение, раз уж с самим фактом спорить теперь не приходилось: был-де это обыкновенный камуфляж. Защитная окраска и прочие мероприятия, делающие самолет малозаметным снизу, на фоне неба, и сверху, на фоне земли.

Но обычный камуфляж не дал бы столь значительных результатов... Впрочем, вот эта история и некоторые к ней комментарии.

Фамилия - Дунаев, имя-отчество - неизвестны

На большую военно-воздушную базу самолет привезли поздней осенью 1937 года, ночью. Что за база, где она располагалась, Вагуль, понятно, не сказал. На севере где-то, в хвойном краю. Сильные прожекторы возле контрольно-пропускного пункта осветили гусеничный тягач, многоколесную платформу-прицеп, на платформе — зачехленный фюзеляж и отдельно крылья в деревянных колодках, также полностью зачехленные. Стойки шасси, колеса, оперение,

¹ В. Б. Ш а в р о в. История конструкций самолетов в СССР до 1938 года. М., «Машиностроение», 1969, с. 559.

лопасти винта — все было обернуто плотно брезентом. От пыли, дождя самолеты так тщательно не укрывают. Значит, машину чехлы защищали, верней всего, от чересчур любопытных глаз. И близко к ней никто подойти не мог: мотоциклисты, сопровождавшие платформу, не подпустили к самолету даже помощника дежурного по части старшего авиатехника Вагуля.

Судя по общим размерам и формам, прорисовавшимся под брезентом, это был легкий моноплан, с высоко расположенным крылом на подкосах. Так называемый парасоль, с тонким ферменным фюзеляжем и, по-видимо-му, с маломощным мотором-звездой воздушного охлаждения. Наверняка самолет не боевой и не скоростной, а учебный или связной, доработанный, приспособленный для каких-то испытаний. Вот и все, пожалуй... Вор.ота распахнулись, тягач потащил платформу по широкой расчищенной просеке и дальше — через летное поле, к опытному ангару в полукилометре от прочих аэродромных служб. В этом ангаре работали бригады, присланные с заводов и из конструкторских бюро. Что там делалось, знало только командование базы.

А утром в части появился пожилой товарищ, для него вот уж с неделю как освободили целую комнату в комсоставском общежитии. Фамилия пожилого была Дунаев, имя-от-чество неизвестны. В армии тогда не называли друг друга по имени-огче-ству, и Дунаева не стали так называть. Да и был он лицом гражданским — и не то чтобы по одежде, это само собой, а по всей вольной манере поведения Но привез его «бьюик» с армейским номером, и шофер был из округа, к тому же не рядовой. а с «кубарями» в петлицах. Оставив в комнате чемоданы, они сразу же проехали к штабу. В дот же день связисты провели в их комнату полевой телефон.

Прошу, однако, иметь в виду следующее: Вагуль не утверждал, что Дунаев имел какое-то отношение именно к тому зачехленному самолету. Но если сопоставить дальнейшие события, происшедшие на базе, с некоторыми особенностями Дунаева, его характера, его интересов?.. Хотя утверждать что-либо рано.

Не по чьей-то пустой прихоти поселили Дунаева в командирском общежитии, а не в гостинице за территорией военного городка, очень, кстати, неплохой. Положим, был он немолод, и решили его устроить поудобнее? Должность у него была высокая, звание? Нет, чин здесь ни .при чем, в гостинице, по словам Вагуля, в номерах «люкс» надо\го останавливались и замнаркомы, и с четырьмя ромбами — командармы.

Дальше В комнату Дунаева доставили лучшую мебель, цветы, ковер

во весь пол. Повесили дорогие шторы. Сам он привез и развесил на стенах картины; к ним мы еще вернемся. (Ну каково: брать в командировку картины!)

А остальной уют, говорил Вагуль, Дунаев едва замечал. И вида был совершенно холостяцкого, неухоженного истертое на плечах кожаное пальто, карманы оттопырены, полны надорванными пачками «Беломора», простецкая шапка... На шее, однако, шелковая белая косынка, заколотая булавкой с прозрачным камушком... Г\аза усталые, прищуренные. Возможно, больные: он избегал яркого света, шторы и днем держал задернутыми. Пальцы от курева желтые. Несколько раз по вечерам он появлялся внизу, в бильярдной, но не играл. Сядет в кресло в тени абажура, курит не переставая и на игру смот-

■■отнниншвнащнявнавн

«НЕВИДИМЫЙ» ПОЛЕТ

ИГОРЬ вишняков

рит... Поначалу его немного стеснялись, а потом однажды кто-то с ним заговорил, и оказалось, чго это можно, что он вовсе не гордец, не мол-чуч. Отвечал охотно, только очень уж веско, так что н-г больно-то с ним поспоришь... Не всякому это вроде бы должно нравиться; но каждый раз, едва внизу появлялся Дунаев, игра замирала, партии оставались неоконченными. Стулья сдвигались к креслу Дунаева, и начинался разговор — «в высшей степени философский», как вспоминал отставной капитан Вагуль. Обо всем на свете: о науке, политике, истории, искусстве... И об авиации тоже, естественно. Только о дунаевских картинах разговора не было, так его и не спросили, что они означают. Обсудили их между собой, согласившись, что, наверное, какой-то смысл в них заложен... Рисунки карандашом, акварели. Глубокое красноватое ущелье: солнечные лучи не достают дна, где бредут две согнутые человеческие фигурки, бредут туда, где не то стены смыкаются, не то тень все закрывает.

52