050. Свято-Введенская Оптина Пустынь, страница 27

МОНАСТЫРЬ И МИР

ибо тогда я еще мог влюбляться, а в меня еще больше!) И вот о. Амвросий на этот раз продержал меня долго, успокоил, наставил, и с той минуты все пошло совсем иначе. Я стал с любовью его слушаться, — и он, видимо, очень меня любил и всячески меня утешал!»

Выйдя в 1887 году в отставку, Леонтьев, по совету старца, поселился при Оптиной (он нанял дом близ монастыря и жил в нем с женой и прислугой), совершенно предавшись в его волю. «Раз о. Амвросий благословил, о чем же тут толковать?» — говаривал он. Нужно отметить, что прп. Амвросий относился к новому своему послушнику с большой терпимостью, граничившей в глазах некоторых с потворством. Например, когда Константин Николаевич, благословившись — по монашескому чину — на полный отказ от мяса, решил также бросить курить, старец не велел ему делать этого, «потому что это труднее и борьба помешает писать». Надо сказать, что все свои писания последних лет жизни Леонтьев «сверял» с рекомендациями старца Амвросия.

23 августа 1891 года К. Н. Леонтьев принял тайный монашеский постриг в Иоанно-Предтеченском скиту, в келье старца Варсонофия. Прп. Амвросий при постриге не присутствовал, в это время он, тяжело больной, доживал в Шамордине свои последние дни. Но именно старец Амвросий подвел автора «Византизма и славянства» к важнейшему в его жизни шагу.

Сразу после пострига Леонтьев (отныне — монах Климент) должен был отбыть в Троице-Сергиеву Лавру. Разговор об этом с прп. Амвросием у него состоялся весной 1891 года. Старец настаивал на переезде, потому что в Сергиевом Посаде Леонтьев мог получить необходимую при его заболевании хирургическую помощь. «Не должен христианин напрашиваться на слишком жестокую смерть; лечиться — смирение», — убеждал святой своего послушника. Константин Николаевич был душевно согласен с указанием преподобного, говоря: «Троица — после Оптиной единственное место в России, где мне теперь не противно жить».

30 августа 1891 года К. Н. Леонтьев простился с Оптиной и переехал в Сергиев Посад, где поселился до времени в лаврской гостинице. Здесь он получил известие о кончине старца Амвросия и

еще успел откликнуться на нее статьей «Оптинский старец Амвросий». Вскоре писатель-монах заболел воспалением легких. Болезнь прогрессировала быстро, и 12 ноября инок Климент, так и не вступивший в братию Троице-Сергиевой Лавры, умер. Исполнилось обещание старца Амвросия, данное Леонтьеву при расставании, о близком свидании. Монах, через «прорехи мантии» которого, по его собственному признанию, «проглядывала яркая, разноцветная одежда его эстетизма», был погребен в Гефсиманском скиту Лавры.

Леонтьев был похоронен в Гефсиманском скиту Троице-Сергиевой Лавры. На фото: собор в честь Черниговской иконы Божией Матери в скиту.

штш

Толстой и Оптина Пустынь

«Голубчик, Константин Николаевич! Напишите, ради Бога, чтобы меня сослали. Это моя мечта. Я делаю все возможное, чтобы компрометировать себя в глазах правительства, и все сходит мне с рук. Прошу Вас, напишите», — просил Л. H. Толстой Леонтьева во время одного из своих посещений Оптиной. Курьезная цитата, но кое-что, однако, разъясняющая в мировоззрении великого писателя.

Толстой бывал в Оптиной несколько раз. Из этих поездок он выносил одно лишь осуждение, не понимая ни монашеского уклада жизни, ни сути старчества. Загадкой для нас остается лишь последний его приезд, когда он, покинув тайком Ясную Поляну, промозглым октябрьским днем 1910 года стоял у ворот Предтечева скита. В скит Тол-Лее Николаевич Толстой в Ясной Поляне. стой так и не вошел, и о том, что пере-Фотография 1908 года. жил он в те минуты мог бы рассказать

только он сам.

Спустя несколько дней Лев Николаевич умирал на станции Астапово. Сюда прибыл Оптинский старец Варсонофий. При себе он имел Святые Дары, дабы причастить Толстого, если тот пожелает покаяться и принять христианскую кончину. Все говорит за то, что писатель шел к примирению с Церковью, что отлучение от нее тяготило его в последние дни его жизни. Однако старца не допустили в комнату, где лежал больной. Лев Толстой умер без покаяния. На докладе, представленном императору по случаю смерти автора «Войны и мира» (и, к слову, «Критики догматического богословия») император Николай II начертал: «Душевно сожалею о кончине великого писателя, воплотившего, во времена расцвета своего дарования, в творениях своих родные образы одной из славнейших годин русской жизни. Господь Бог да будет ему Милостивым Судиею».