Вокруг света 1969-06, страница 14

г

в ночь на 29 марта. Едва он выбрался из-под купола парашюта, на него набросились немцы в штатском и надели наручники. Видимо, кто-то выдал. В гестапо избили, сломали ребро. Издевались над его снаряжением: на плаще осталась наклейка фирмы «Бертон», известного лондонского магазина готового платья.

Лауверс, лежа на полу камеры, приник ухом к трубе. Наконец закончив рассказ, человек сообщил фамилию: Баатсен.

БААТСЕН!

Лауверс тут же вспомнил рослого парня, с которым был в подготовительном лагере под Манчестером. Его высокий тенор был, конечно, объектом насмешек; к нему еще прилипла кличка: Рита-блондинка.

Три дня назад, вечером 28 марта, Лондон объявил о вылете только одного агента. Значит (холодный пот потек по спине Лауверса), БААТСЕН И БЫЛ ТОТ САМЫЙ АГЕНТ АБОР.

Радиограмма из Лондона гласила: «Отправляйтесь в табачную лавку тчк Свяжитесь с Пий-лом тчк Конец».

— Табачная лавка? Какая именно, лейтенант Лауверс? Их больше трехсот в Гааге.

Голландец в смятении. Лондон по-прежнему обращается к нему так, будто он свободно действует на вражеской территории. Разумеется, за это время он ни разу не дал своего «контрольного пропуска». Но, похоже, ни один человек на том берегу Северного моря не заметил этого. Хотел того Лауверс или нет, но объективно он становился предателем.

— Я не знаю, о какой табачной лавке идет речь.

Гискес не настаивает. Ведь послание адресовано не Лауверсу: он* должен передать его Такони-су, Большому Тийсу.

Майор прекрасно знает, что надо делать. Он звонит Шрейдеру в гестапо.

На следующий день в семь утра надзиратель тюрьмы Гаарен, звеня ключами, подобострастно семенил впереди маленького шефа политической полиции, ведя его к камере Такониса. Большой Тийс уже не принадлежал этому миру. Он не способен двигаться, он лежит запрокинув голову, на спине, не ощущая собственного тела. Нечеловеческая боль, неделю терзавшая его, схлынула, и сознание едва плещется в измученной голове...

Он называет явку. Называет, отстраненно слушая свой голос.

В тренировочном лагере ОСО в Великобритании агентов учили стрелять в темноте на шорох, подрывать рельсы, определять, идет ли на улице за тобой «хвост», учили осторожности и подозрительности. Но когда в табачную лавку Акки входит человек и произносит имя Пийла, владелец так рад увидеть товарища по борьбе, что все инструкции становятся бессмысленными.

— Идемте, — говорит он, надевая шубу.

Акки выходит, опускает штору и торопливо сворачивает за угол. Человек, идущий за ним следом, Антон ван дер Ваале, тоже спешит. Его начальник, шеф гестапо Шрейдер, сказал утром: «Я доверяю вам самое крупное дело за всю вашу карьеру». За год, что он работал в гестапо, ван дер Ваале выдал своим хозяевам около сотни человек. В среднем группа Сопротивления приносила ему 3000 флоринов в месяц, не считая обычного жалования. За Акки и Пийла ему тоже должны были заплатить как следует.

Ловко выдавая себя за агента, прибывшего из Лондона, он втирался в доверие и тут же предавал этих отважных, но неопытных людей, вчерашних студентов, булочников, клерков, школьников, которые умирали, не сказав ни слова, ничего не поняв и не узнав, кто их выдал и почему.

Акки били наотмашь кулаками по лицу. Тщательно и методично. Пийлу давили коваными каблуками пальцы на ногах. Эсэсовцы Байер и Мей, имевшие богатый опыт работы в полиции, сменяли друг друга каждые полчаса. Вопросы были короткие: «Имена! Адреса! Когда ждете связных?»

29 мая 1942 года в районе Стеенвийка с английского самолета прыгнули в ночь агенты Пар-левлиет и Ван Стеен (операция «Свекла»). На земле их ждали «друзья по Сопротивлению». Взволнованная встреча. Голландская речь. Прибывшие обмениваются паролем, целуются. Парашютисты рассказывают о своем задании: установка связи с кораблями союзников, проходящими вблизи голландских берегов. Они привезли также план взрыва радиомаяка немецких ВМС.

Друзья слушают их с самым живым вниманием, а затем надевают Ван Стеену и Парлевлиету наручники. Из-за кустов выходит шеф гестапо Шрейдер...

Вечером Лауверс передает: агенты прошли благополучно. Все новые и новые люди прибывают в Голландию. Примерно два выброса в неделю. И каждый раз их встречает «почетный караул» из людей Шрейдера.

Что же, что происходит? Неужели до сих пор англичане не поняли, что с ними ведут «радиоигру»? Ведь Лауверс послал около пятидесяти предупреждений! Разум его пошатнулся... И еще: Лауверсу показали документы, которыми агентов снабдили в Лондоне. Какое убожество! Фальшивые паспорта явно изготовили дилетанты. У большинства лев на гербе смотрел не в ту сторону!

И еще: деньги, которые агентам выдали в Лондоне, были изъяты из обращения в 1940 году.

И еще: некоторым даже не удосужились спороть с пальто и плащей фирменные знаки лондонских магазинов. На свитере Ван Стеена значилось: «Чистая шотландская шерсть».

И наконец, пилюли, легендарные пилюли с цианистым калием, которые должны были избавить диверсантов от мук в гестапо. Шрейдер дал одну из них сторожевой собаке, у которой была перебита лапа. Та сдохла... но две недели спустя от заражения крови!

4 июня 1942 года Лауверс сидел, склонившись над передатчиком. Летняя жара, предвещавшая скорые грозы, проникла даже под землю. Сидевший рядом в черном мундире Гейнрихс обливался потом. Он расстегивает воротник, утирается платком, откидывается на стуле, все это время не спуская глаз с текста, который надлежало передавать Лауверсу. Немец на секунду сбрасывает наушники, и тут же Лауверс нажимает на ключ:

«№ 36. № 36. 18. 34. 512. ВЗЯТ, взят...»

— Лауверс, что вы передаете?!

Радист пропустил момент, когда

Гейнрихс снова надел наушники. Тот уловил только четыре бессвязные буквы — В-З-Я-Т — и тут же увидел, что в тексте их нет.

— Вы спятили, Лауверс! Что вы передали?!

Гейнрихс был в бешенстве, но Лауверс видел, что он явно не

12