Вокруг света 1985-12, страница 34

здоровья. Проездом он, конечно, будет у г. Н. Л-на. Приятной этой новости не давайте особенно широко распространяться, ограничиваясь сообщением ее с этой оговоркой только самым близким людям... Иначе Н. Н. одолеют всякие излишние треволнения и смогут повредить.

На такой исход болезни до самого последнего времени не было никакой надежды, напротив, была опасность, что при остром малокровии, которым страдал Н. Н. за последние годы, исход болезни будет неблагоприятный. Но вот подите же: молодые силы организма взяли свое, и он опять на ногах.

Рецидива, по крайней мере в ближайшем будущем, опасаться нечего: меры приняты, и уход самый тщательный.

Извиняюсь за беспокойство, причиненное Вам нижеизложенной просьбой Н. Н., и прошу принять заверения в совершенном моем к Вам уважении.

Ваш...»

Малоразборчивая подпись на письме, из которой понятны только буквы Л и К.

Ладыжников должен был переслать письмо с вестью об освобождении из тюрьмы Красина Владимиру Ильичу Ленину.

Когда в петербургской охранке спохватились и стали справляться о Красине, его в Выборге уже не было. Он исчез из поля зрения филеров.

По приезде в Гельсингфорс Красин позвонил Смирнову. Тот предложил встретиться на бульваре Эспланада, возле памятника поэту Рунебергу, автору национального гимна Финляндии.

В назначенный срок, минута в минуту, к сидевшему на скамейке Смирнову подошел Красин, приподнял шляпу.

—- Выглядите вы, Леонид Борисович, отлично,— сказал, поздоровавшись, Смирнов.— Одежда от лучшего портного, дорогая трость — никак не скажешь, что только что из тюрьмы. Хотя бледность заметна. Видно, перенервничали.

— Было дело, Владимир Мартынович. Сами понимаете, финны ведь могли и выдать. А что это означало бы для меня, представить нетрудно.

— Значит, самое время, Леонид Борисович, отдохнуть, отсидеться в тихом месте. Я уж вам и квартиру подобрал, у знакомого социал-демократа магистра Гюллинга. Придется подождать, пока мы вам выправим «чистые» документы для выезда за границу, а на это нужно время. Потом купим билет на пароход — и здравствуй, Стокгольм.

Они подошли к ресторану «Капелла», столики которого были выставлены по-летнему на улицу, укрытые от дождя и солнца разноцветными зонтиками. Неподалеку шумел фонтан. Сочные, яркие краски, свежий ветер с моря— все это как-то успокаивало.

Сели за столик, Смирнов заказал кофе и бутерброды.

— Хорошо здесь,— вздохнул Красин.

— К сожалению, не могу пригласить вас к себе,— извинился Смирнов.— В последнее время филеры буквально наступают на пятки. Я на работу — они за мной, я домой — знакомый субъект тащится в пяти шагах позади. И сюда я выбрался с трудом. Сел на трамвай, шедший по Александровской в сторону вокзала. Филер тоже успел вскочить. Мне удалось сойти у вокзала и затеряться в толпе, а потом уже добирался сюда. Так что не могу рисковать вами, Леонид Борисович. Тем более что, наверное, в Петербурге уже спохватились и разыскивают выборгского узника повсюду.

Да, чуть не забыл,— продолжал Смирнов.— Буренин на днях был проездом. Его ведь арестовали в июле прошлого года, вы знаете. Сидел в знаменитых «Крестах», с которыми и мне в свое время пришлось познакомиться. Приятное местечко.

— И что же с Бурениным?

— Его освободили, почти целый год продержав в тюрьме. Теперь уехал в Борго. Там его сестра дачу снимает. Кстати, он рассказывал о каком-то ожерелье, купленном им в Италии для своей племянницы. Будто бы переслал его вам с каким-то товарищем, и оно пропало. Вы ничего не знаете об этом?

— Не только знаю, а уже полтора года ломаю голову, кому предназначено это ожерелье, повсюду таскаю его с собой.

Красин вынул из кармана розовый атласный футляр, раскрыл его, и на серой скатерти стола заблестели кораллы.

— Вы можете передать ожерелье Вальтеру Шёбергу,— посоветовал Смирнов.— Он, кажется, собирается поехать на днях в Борго.

Красин знал Вальтера. Этот человек симпатизировал русским революционерам и оказывал большую помощь российским социал-демократам, ссужал проезжих деньгами, устраивал на ночлег. На его квартире скрывалась большая группа солдат и матросов — участников Свеаборгского восстания. Помогал Вальтер и в проезде делегатов V съезда РСДРП. Его стараниями были закуплены билеты на один из пароходов, следовавших в Копенгаген, где вначале намечалось проведение съезда. Наконец магазин Шёберга на Генриховской был наряду с квартирой Смирнова партийной явкой в Гельсингфорсе.

Генриховская — одна из самых оживленных улиц Гельсингфорса. Здесь расположены гостиницы, конторы банков, магазины.

По тротуару не спеша идет элегантно одетый, стройный мужчина с дорогой тростью. Он уступает дорогу дамам, время от времени останавливается у витрин. У магазина с отчеканенным изображением большой бутылки на кронштейне задерживается. Магазин закрыт. Дергает дверь — заперто. Вы

нимает из кармана конверт и ручку, пишет на конверте: «Шёбергу — для Германа Федоровича», кладет футляр с ожерельем в конверт и бросает его в почтовый ящик.

В тот же день Красин позвонил с квартиры Гюллинга в Борго. К телефону подошла сестра Буренина Вера Евгеньевна.

— Это Николай Николаевич. Не удивляйтесь, я в Гельсингфорсе. Скоро уезжаю в теплые края. Евгеньич дома? Передавайте ему привет. Его подарок Ниночке скоро получите.. Я только недавно узнал, кому он был предназначен. Приехать не могу. Не хочу привозить с собой непрошеных гостей. Еще раз привет Евгеньичу и Ниночке.

Северная весна неслышно вошла в портовый город Або, покрасила нежной зеленью ветки деревьев в городских парках. В порту продавали букетики первых подснежников. Красин вышел из вагона, по привычке оглянулся, нет ли слежки. Кажется, чисто. Теперь самое главное — без задержки пройти паспортный и таможенный контроль.

У причала стоял готовый к отплытию пароход «Боре», белый красавец с желтыми полосами на бортах и трубах. Он возвышался над толпой провожающих, господствовал над портом. Пассажиры с поезда вошли в здание таможенного зала. Осмотр был поверхностным. Финский чиновник, глянув в паспорт Красина, сказал:

— Закрывайте чемодан. Счастливого пути!

Красин вышел из таможенного зала. Где же жандармы? Смирнов говорил, что они обычно присутствуют при та--моженном досмотре и иногда просят задержать подозрительных пассажи* ров. Ага, вот какие-то субъекты у сходней. Буквально сверлят глазами Красина.

Пассажиры входили на палубу парохода. Вошел и Красин. Его каюта оказалась внизу. Одноместная, с маленьким иллюминатором.

Красин сел на стул, посмотрел в иллюминатор, за которым шли последние приготовления к отходу. Вот убрали сходни, застучала машина, и «Боре», заглушая своим гудком крики провожающих, отчалил от пристани Або.

Красин снял пиджак, повесил его на вешалку. Наконец-то он поверил/ что спасся, вырвался из-под наблюдения «всевидящего глаза» и «всеслышащих ушей» царской охранки. Первая мысль: написать письма. Смирнов говорил, что их можно отдать капитану, и они будут переправлены в Финляндию, опущены в почтовый ящик поезда, следующего из Або в Петербург.

Сначала письма жене и матери. Потом— Вере Евгеньевне, сестре Буренина. С извинением по поводу долгой задержки с передачей ожерелья. В конце письма говорилось:

«Наденьте их на Нинусю, и пусть она их не снимает, так как они должны быть особенно счастливыми. Это какой-то Одиссей среди кораллов».

32