Пионер 1988-04, страница 29
«Получил письмо от Талки: «Я принесла твое письмо Тимуру уже поздно, когда он спал, и мы не стали будить его. Твое письмо к Тимуру прочла Лиля, и когда она читала его, то из глаз ее катились почему-то слезы. Очень странно». Ничего странного нет. Жили все-таки долго, и есть о чем вспомнить...» «Получил дней пять тому назад письмо от Лили и фотографии Тимура Гайдара... Он бережет мои «военные секретные» письма и крепко меня помнит». Бесценные эти письма сгорели двадцать второго июля сорок первого года, когда фашисты впервые бомбили Москву. * * * Нынешней осенью я снова поднялся на склон Аю-Дага. Лежавший под ногами «Артек» был тих и безлюден. Летние смены закончились, ребята из первой зимней еще не приезжали. Трава пожелтела, приникла к каменистой земле. Ветер, который внизу едва рябил море, здесь на вершине дул резко, порывисто. После тридцать первого года я побывал в «Артеке» еще раз, в тридцать шестом, один, без отца. За пять лет лагерь изменился. Стал наряднее. Появились новые, правда, тогда еще деревянные, корпуса. На аллеях стояли скульптуры. Летняя смена тридцать шестого года была знаменитой. Тогда правительство наградило орденами большую группу пионеров за их помощь взрослым в труде. Все эти ребята-орденоносцы, в том числе и Мамлакат, награжденная орденом Ленина, были в «Артеке». Держались они просто и скромно, никто не задавался. Играли, шалили, занимались в кружках и, как обычные смертные, старались посидеть подольше в воде, хотя уже раздался свисток вожатого. Но кое-какие перемены мне, честно говоря, не понравились. Однажды вечером горнист сыграл «общий сбор». Отряды построились на костровой площадке. Нам объявили, что в лагерь приедет французский писатель Андре Жид. Он очень хороший, известный писатель. Его принимал, с ним беседовал сам товарищ Сталин. Андре Жид собирается написать книгу о нашей стране. Завтра он будет в «Артеке», и поэтому мы сейчас поучимся, как его приветствовать. Замысел руководителей был такой. Тишина, покой, нарядные, благоухающие цветами аллеи, но — ни души. Андре Жид с сопровождающими товарищами спускается по лестнице. И вот тут навстречу ему дружной веселой толпой с цветами в руках вырывается загорелая, жизнерадостная советская детвора... Все мы спрятались под большой деревянный причал, к которому швартуются артековские катера. По сигналу бежали к главной аллее. Промучились допоздна. То один отряд отставал, то другой вырывался вперед... Когда достигли слаженности, исчезли улыбки... Книгу тогда Андре Жид написал про нас плохую. Поэтому на следующий год пригласили Лиона Фейхтвангера. Но он, кажется, в «Артек» не приезжал. В тридцать первом году здесь было пять пионерских отрядов. Теперь и лагерей не счесть: «Горный», «Морской», «Кипарисный», «Озерный», «Лазурный»... Многоэтажные здания теснятся под Аю-Дагом. Поблескивают стены огромного плавательного бассейна... Но все так же пьет воду Черного моря Медведь-гора и никак не напьется, и убегают с вершины вниз к морю старые извилистые тропинки. Отсюда, с вершины, «Артек» рядом и — далеко. Вот так, наверное, видел его Аркадий Гайдар в Хабаровске, когда писал «Военную тайну». Есть в его дальневосточном дневнике запись: «Отправил телеграмму: «Шлю Тимуру Гайдару крепкий военный дальневосточный привет». Интересно: как будет читать и понимать «Военную тайну»? Ведь Алька— это он сам». Тревожно и печально было мне стоять на вершине над «Артеком», на том месте, где полсотни с лишним лет назад любовались мы с отцом морем, такие дружные и веселые. На этом же месте, как сказано в «Военной тайне»,— «на каменной площадке, высоко над синим морем, вырвали остатками динамита крепкую могилу». Даже в те далекие годы, когда я впервые читал «Военную тайну» и, укрывшись от всех, плакал над ее страницами, даже тогда понимал, что не только малыш Алька, но часть нашей жизни с отцом осталась навсегда в этой скале над «Артеком» и что, как бы дальше ни было, все равно так, как прежде, уже никогда не будет. Теперь страницы повести, детские, полустершиеся воспоминания, старые тропинки и то, что было прожито и пережито после,— все это сплелось и перепуталось, оставляя на сердце какое-то странное чувство горечи и сладкой, щемящей печали. С горы над «Артеком» видно пространство, с высоты десятилетий кинолентой разворачивается время. События, начавшиеся здесь в тридцать первом, простираются через тридцать седьмой, уходят в сорок первый, тянутся в нынешний день... Вот белеет за кипарисами нарядный старинный дворец с колоннами. Теперь в нем методический кабинет главного управления «Артека»... В тридцать первом это был Дом отдыха ВЦИК. Его отдыхающие — старые большевики пришли в повести на пионерский костер артековцев... «Музыканты ударили «Марш Буденного»... В строю по четыре, на колесных игрушечных ко- , ... ^Т- /Л* . /Зое*»'** * ■—<r—ц............—:—. ^Лл U« vA* Vj /з -^ ® |
