Пионер 1989-07, страница 39

ния писателя Сергея Михайловиче Голицына о своем детстве.

...Впервые с «Летом в Бучал-ках» я познакомилась в селе Лю-бец. Там, на окраине— деревянный уютный дом; весной, летом, осенью в нем живут детский писатель Сергей Михайлович Голицын, его семья, друзья.

Любец— это владимирская земля: низкие, тяжелые звезды; колодец в овраге; художники, живущие в соседних домах; выставки-вернисажи прямо на опушке березовой рощи; единственная на все село огромная, неторопливая, уважаемая корова Малышка; ужи и гадюки, со свистом вылетающие из-под неосторожных ног; живая печь— мягкое, обволакивающее тепло; еж, таинственно шуршащий за голицынской баней; река Клязьма с выпуклым

течением; сосновые боры; по высоким речным берегам чащи шиповника — из решетки цепких листьев свисают карминные длинные ягоды; белая церковь в начале села; соседи с домашними, простыми разговорами и грибы, грибы, грибы. Грибов в любецких окрестностях больше, чем низких чистых звезд на небе...

Все это подарил и дарит родным, знакомым, приятелям Сергей Михайлович Голицын, детский писатель, ветеран труда и ветеран войны, прошедший от Сталинграда до Берлина. Хороший человек. Честный. Добрый.

Сейчас Сергей Михайлович продолжает писать книги. Переписывается со своими читателями. Он сохранял и сохраняет памятники старины— не только словом, но и делом. Отреставрированная

церковь в Любце — хлопотное дело писателя Голицына.

...Неторопливым было первое мое чтение «бучалкинских» страниц. Непохожим на суетливое городское глотание книг — в метро, на автобусных остановках, в паузах между неотложными делами.

Так и сплелось для меня навсегда: гостеприимство, доброта Сергея Михайловича, любецкое житье-бытье, старина, свет «Лета в Бучалках», походы за грибами, август.

Чем больше каждый из нас будет помнить, КАК он читал ту или иную книгу, тем богаче душевно мы станем...

В этом году Сергею Михайловичу Голицыну исполнилось восемьдесят лет. Прекрасная дата!

И.АНДРИАНОВА

Я происхожу из древнего и славного рода князей Голицыных, от жившего в четырнадцатом столетии великого князя Литовского Ге-димина. Шестнадцать моих предков были боярами, двое фельдмаршалами, четырнадцать погибло на полях сражений, защищая свою родину от шведов. от турок, от французов, от немцев, но одновре-менно многие были владельцами имений и тысяч душ крепостных крестьян.

Есть народная мудрость, что каждый человек любит и никогда не забывает то место, где закопана его пуповина. Этим местом, моей родиной и является старинное, известное по документам с XVI века село Бучалки Епифанского уезда Тульской губернии, где 1 марта 1909 года я родился.

О том своем далеком-далеком детстве, о совсем другой жизни, так не похожей на нынешнюю, я и хочу рассказать современным юным читателям. Ведь та жизнь— это кусок русской истории почти восьмидесятилетней давности.

Первые три года своей жизни я проводил в Бучалках и зиму, и лето, но те годы я помню смутно. А в 1912 годе мой отец Михаил Владимирович поступил на службу в Московскую Городскую управу, сейчас такое учреждение называется Моссовет. А моих старших сестер и брата требовалось учить. Наша гувернантка Александра Николаевна Россет *— иначе тетя Саша — едва-едва дотягивала их до четвертого класса гимназии. С того года зимой мы жили в Москве, а на лето ездили в Бучалки, с которыми была связана вся общественная деятельность и моего отца, и моей матери.

Прежде чем рассказывать о себе, хочу оговориться: своих родителей, как тогда полагалось в дворянских семьях, мы называли несколько на французский лад nand и мамй — с ударением на последнем слоге. Но теперь такое обращение давно позабыто, поэтому в дальнейшем я буду писать — мой отец и моя мать. А крестьянские дети называли своих родителей— тятька (тятя) и мамка. Много тогда слов и понятий было в русском языке, которые ныне исчезли или приобрели совсем

' Известная Александра Осиповна Россет-Смирнова. близкая знакомая Пушкина. Гоголя, Жуковского, приходилась сестрой деду Александры Николаевны Клементию. Но отец Александры Николаевны прокутил в карты все свое состояние, и ей пришлось пойти в гувернантки к разным «господам».

другой смысл; время от времени я буду вставлять такие слова.

Итак, начинаю рассказывать.

Еще за несколько дней до поездки, когда майское солнышко вовсю начинало пригревать, мать приходила в нашу детскую и говорила моей младшей сестре Маше и мне:

— Скоро поедем в Бучалки.

Наша няня, которую мы, дети, называли Нясенька, начинала собирать разные пожитки, сестра Машенька и я отбирали игрушки, какие хотели взять с собой, нам хотелось забрать их как можно больше, а Нясенька нам говорила,*что и так много вещей...

Тут я ненадолго прерву свой рассказ и постараюсь разъяснить, кто такие были няни в прежние годы.

Пушкинскую няню знают все, но, оказывается, няни были у многих деятелей искусства прошлого. И на них няни оказывали в детстве самое благотворное влияние. У писателя Гончарова, у композитора Чайковского было их даже по две.

Няни, преданные семье, безмерно любили своих питомцев, порой крепче, нежели их любили родители, служили в каждой более или менее состоятельной семье. Служили когда-то в дворянских семьях няни крепостные, позднее бывшие крепостные, многие из них почему-либо не вышли замуж, привязались к барским детям и жили с ними десятки лет. После революции такие няни постоянно оставались со своими бывшими господами на правах любимых и уважаемых членов семьи и делили вместе со всеми невзгоды и радости.

Почему нашу няню звали Нясенька? Это я ее так прозвал — няня сестры Маши, отсюда Ня-си, иначе двухлетним я выговорить не мог, отсюда произошло Нясенька. А была у нас еще няня Буша, иначе Ня-бу, няня Большая. Она считалась моей няней, но когда мне минуло четыре года, ей стало трудно за мной ухаживать, она поступила в богадельню, по-нынешнему — дом для престарелых, а на лето приезжала к нам в Бучалки.

Возвращаюсь к своему рассказу. Весна 1912 года.

На нескольких извозчиках поехали мы на Павелецкий вокзал, моя мать, тетя Саша, Нясенька, няня Буша и я с сестрой Машей, а также ново

37