Техника - молодёжи 1952-05, страница 38

капель, положительный. При накоплении потенциала происходит разряд — молния.

Для привязных аэростатов гроза очень опасна. И если она приближается, их надо опускать. Известно, что друг великого Ломоносова — академик Рихман — погиб потому, что стоял около троса, который вел к молниеотводу, который изобрел Ломоносов.

Однако СЭС грозы может не бояться. В стратосфере гроз не бывает. Там почти нет водяного пара, и небо всегда безоблачно. А чтобы предохранить от повреждения СЭС, если молния ударит в спущенный на землю трос, Терехов и начальник здешней опытной станции придумали вот что. На высоте восьми километров трос будет разделен изоляторами. Воспринятое его нижней частью атмосферное электричество будет стекать в землю, ведь трос стальной. Лебедка же для наматывания троса установлена в бетонной будке и будет управляться автоматически. Вчера мы как раз закончили ее монтаж. А выработанное СЭС электричество потечет по сильно изолированному проводу. Здорово все продумали Терехов и другие изобретатели! Просто завидно. Нет, неправильно, восхищает!..

Несколько дней назад сюда привезли оболочку для аэростата. Сделана она из капроновой ткани необычайной прочности и весит 5 тонн. Терехов мне сказал, что эта оболочка в десять раз прочнее тех, которые были у первых стратостатов, которые пускали давно, еще до моего рождения.

А дед пощупал оболочку и сказал: «Тонка!» Отстал он от современной техники! Ведь с тех пор, как он служил в воздухоплавательных частях Советской Армии, сколько лет прошло! Вот Терехов и стал с ним спорить. Сказал, что оболочка имеет трехкратный запас прочности. И вдруг академик Никольский, — он приехал неделю назад, — говорит: «Иван Михайлович, может быть, и прав. Для опыта эта оболочка еще туда-сюда. Когда же СЭС войдет в серию, надо будет придумать что-нибудь другое». А что лучше придумаешь? Удивляюсь иногда, как это старые люди, не подумав, сразу так друг друга начинают поддерживать! Я уже несколько таких случаев знаю из своей жизненной практики.

Комсомольцы «Красной зари» помогали монтировать электросеть СЭС.

Оболочка аэростата СЭС имеет объем в 65 тысяч кубических метров. Внутри нее можно было бы поместить, поставив их один за другим, домов пять таких, как дедов. Оболочку расстелили на лугу и проверили, а потом опять свернули, до старта. Привезли еще газ для наполнения — гелий — в стальных баллонах. В этих баллонах газ сжат под давлением 200 атмосфер. Потом Терехов сказал мне, что газ выпустят сначала в матерчатые газгольдеры, а из них уже будут постепенно переливать в оболочку. Один кубометр гелия имеет подъемную силу 0,7 килограмма. А всего в оболочку вольют...

Пришел Митя и мешает писать. Зовет работать в механическую мастерскую. Мы там делаем одну вещь в подарок...»

Николай и не заметил, как, увлеченный чтением, съел весь хлеб.

«В общем все записано правильно, — подумал он, долистав тетрадь до страницы, на которой значилось: «5 мая».—Будем продолжать...»

Но ему захотелось снова поглядеть на СЭС, и он подошел к окну. Усилившийся ветер дул порывами.

— Здорово задувает! Лена радуется, — наверное, ее «ТТ» сегодня много выработает, — проговорил Николай, шаря взглядом по небу.

Теперь оно было еще более мутным и желтоватым. Все же Николаю удалось найти СЭС. Разглядев чуть мерцавшее светлое пятнышко, он снова почувствовал гордость за тех, кто создал замечательную систему. И ему еще больше захотелось записать пережитое ночью. Он вернулся к столу.

«Вчера, — начал он, — меня послали на аэродром встречать Терехова, улетавшего на один день в Ленинград по каким-то делам. Со мной поехали два инженера. Взяли две «Победы» и автобус, потому что Терехов телеграфировал, что привезут приборы из ГГО (Главной геофизической обсерватории).

Когда самолет приземлился, из него вышел Михаил Иванович и еще двое. Один из них, как потом оказалось, — знаменитый профессор Трубокуров. В докладе в клубе Терехов говорил, что Трубокуров — главный автор СЭС. Но это не совсем точно. Глвеный — Терехов, но и Трубокуров тоже много сделал.

Инженеры встретили Михаила Ивановича и стали рассказывать, как идет подготовка к старту. Спутник профессора .остался один. Я подошел к нему и потом повез на станцию на «Победе». Он оказался очень симпатичным, только все время то улыбался, то хмурился, не поймешь почему. Орденов у него много, — наверное, хорошо воевал.

Сначала никто не знал, зачем он приехал. Потом все объяснилось: Александров — это его фамилия — назначен лететь вместе с Панюш-киным, потому что Кругловский заболел. Панюшкин тоже не знал об этом назначении. И мы очень переживали, что ему придется быть в стратосфере одному. Девушки очень волновались. Даже Лена. Я сам видел: когда ей сказали, что Панюшкин поднимается один, — она прямо побледнела.

Ну, а теперь надо описать самое главное.

Когда стемнело и ветер совсем стих, дед с колхозниками приволокли на старт газгольдеры. Да, я забыл написать, что старт устроили на дне пруда, который спустили, чтобы была котловина. К газгольдерам прикрепили по многу мешков с песком, иначе бы они улетели, и разложили их возле расстеленной оболочки. Ровно в полночь начали наполнение. Командовал дед. И здорово командовал, чорт возьми! Так кричал, что ot его голоса даже в ушах звенело.

Газ из газгольдеров выжимали, наваливаясь на них постепенно, и он тек по резиновым рукавам в оболочку.

Сначала она взгорбилась и поднялась, как огромный омет соломы, потом отделилась от земли. Конечно, "чтоб она не улетела, ее держали за стартстропы человек сто, не меньше.

Народу было на старте уйма, весь колхоз. Все стояли на берегу А мы, комсомольцы, были на самой площадке. Многих ребят взяли в стартовую команду. А мне и Мите досталось дежурить у гондолы.

Часа в три ночи, —уже заря брезжить стала, — академик Никольский вышел к плотине и закричал в рупор: «Отдай оболочку!» Дед ему ответил: «Есть отдать оболочку!» И все, кто держал стартстропы, начали отпускать их на взмах руки вверх и снова перехватывать и задерживать. И вот над нами стала подниматься махина. Просто удивительно, до чего ж велика оказалась СЭС - все небо закрыла! Если смотреть снизу, она была какой-то бесформенной. К земле свисали громадные складки, точно занавес в театре, и тянулись стропы. Складки эти образовались потому, что оболочку наполнили всего на одну четверть. Ведь наверху плотность воздуха меньше, газ будет расширяться, и если наполнить оболочку целиком, то газ либо ее разорвет, либо все равно три четверти его надо будет выпустить.

Потом оболочку отдали вверх еще метров на двадцать пять. И к стропам прицепили гондолу и трос. Мы с Митей отбежали на минутку в сторону, чтобы поглядеть на СЭС сбоку. Трудно сказать, на что она похожа со стороны: пожалуй, больше всего похожа на рыбу — головля или сома — длиной метров в сто. И рыбина эта покачивалась и вздрагивала, точно живая. Да, забыл написать, на спине у нее был плавник. -Это направляющий выступ из дюраля, а сзади — большущий хвост, тоже из дюраля, для устойчивости в воздушном потоке.

Когда мы снова прибежали на стартовую площадку, наши отважные пилоты уже собирались забираться в гондолу. Академик Никольский, Терехов и начальник станции обняли и расцеловали Панюшкина и только что приехавшего Александрова. Потом академик отошел, поднял руку и сказал: «Счастливого пути, товарищи!»

Пилоты встали около гондолы, которая висела над самой землей, почти касаясь ее амортизатором, и отдали честь, а затем полезли по « лесенке-трапу внутрь кабины. Че-