Вокруг света 1963-07, страница 55

Деревня в долине Ханававе выглядела ничуть не чище и не приветливее Ваитаху, но встречные островитяне охотно здоровались и улыбались нам. Мы даже возомнили, что наконец-то обрели свой счастливый остров. А ведь они скорее всего приветствовали не нас, а нашего проводника.

Миновав последние лачуги, мы очутились перед крутым, как стена, горным склоном, и я уже спрашивал себя, как мы переберемся тут без альпинистской веревки и специальной обуви. Вдруг стена раздалась, и через узкий проход мы вошли в живописную долину, протянувшуюся далеко в глубь острова.

В этой долине поселков не было, но иногда нам попадались занятые своими делами островитяне. Мужчины ходили сюда собирать плоды, женщины стирали белье в стремительном ручье. Возле большой заводи на камне сидела, болтая ногами в воде, молодая красавица, облаченная лишь в набедренную повязку.

— О-ля-ля! — воскликнул художник. — Скажите, вас кто-нибудь писал раньше?

— Хаее май, хаее май! — ответила красавица.

Художник тотчас расставил свой мольберт, забыв

о нас.

И только под вечер Альфред Рабуз неожиданно появился в обществе художника, который вел под руку свою модель. Все трое пели, смеялись и были в отличном настроении.

— Мы договорились: художник остается у меня! — издали закричал Альфред.

Француз подтвердил его слова. Картина еще не закончена, завтра он и Хакапау (так звали красавицу) продолжат работу. Кроме того, у него задумано еще много картин, которые потребуют немалого времени (он влюбленно посмотрел на Хакапау), и он решил задержаться здесь. Может быть, навсегда останется.

— Что Париж! Здесь я наконец-то нашел то, что искал. Мир, покой, славные люди. Построю себе хижину, отведу большое помещение для ателье. И помощник всегда найдется

— Вот и отлично, — горячо подхватил Альфред. — Днем будешь занят в своем ателье, а по вечерам приходи ко мне, будем сидеть на террасе, беседовать. Я покажу тебе место, где европейцы обычно строят себе жилье...

— Обычно строят? — удивился я. — Сколько же европейцев жило в этой долине?

— Сейчас посчитаю... В общем человека три. Со мной даже четыре. Во-первых, мой отец. Он приехал сюда в старое доброе время, когда белому не надо было целыми днями заготавливать копру, чтобы прокормиться. Достаточно было отрастить хорошую бороду.

— Бороду?

— Ну да. Разве ты не слыхал, что в старину из волоса делали браслеты и другие украшения? Среди островитян было мало бородатых, и волос ценился почти так же, как в Европе золото и платина. Отец был матросом на китобойце. Он влюбился в дочь здешнего вождя, который с удовольствием принял его в свою семью. Он был всем обеспечен, а с него спрашивали только, чтобы он брился раз в год и отдавал бороду вождю. До конца своих дней ему больше не надо было работать. Вот жизнь-то! Но так было в прошлом веке. Теперь все переменилось.

Я с сожалением погладил собственную бороду; Альфред продолжал рассказывать:

— Следующий европеец поселился здесь уже в тридцатых годах. Молодой ученый со своей женой. Они собирали насекомых и животных. Им здесь так понравилось, они так полюбили Омоа и нас всех, что решили остаться тут навсегда. Но надо же было так случиться, что перед самой войной они поехали в Европу: навестить родных и приобрести кое-какую мебель. Видно, их убило бомбой — они не вернулись. Мы очень горевали, это были такие милые, славные люди. Все островитяне привязались к ним, устраивали в их честь праздники. Одна семья даже усыновила их и помогала им, как собственным детям. Молодая жена ученого научилась плести отличные циновки из кокосовых листьев, готовила только полинезийские блюда. Ее муж любил ловить рыбу и лазать по горам. Наверно, они были

очень бедные — приехали почти без багажа, никаких консервов, никакой еды не привезли.

— Вот видишь, — подхватил, радостно смеясь, художник. — Здесь можно вести райскую жизнь, пусть даже островитяне не ходят в лубяных юбочках и не строят хижины из веток. Ты все сомневался! Что ж, я согласен: Ваитаху в самом деле хоть кого может разочаровать. Но здесь, в Омоа, совсем другое дело! Следуйте моему примеру. Ларри безнадежен, пусть возвращается домой. А вы оставайтесь!

— Да-да, оставайтесь! — вскричал Альфред. — Вчетвером мы сможем по вечерам играть в карты! Поставите себе домик на той самой платформе, где жили ученый и его жена, а художник займет соседнюю платформу. Ура! Добро пожаловать!

— Давайте сперва посмотрим участок, — трезво заметила Мария-Тереза, и я поддержал ее разумное предложение.

Солнце уже успело скрыться за высокими гребнями. Деревья росли очень густо, и огромный навес крон лишь кое-где пропускал бледные лучи света. Впрочем, привыкнув к сумраку, я обнаружил нечто такое, что подбодрило меня: подлесок состоял почти исключительно из апельсиновых деревьев. Мы шли через апельсиновый лес, на каждом дереве висели сотни плодов!

Альфред сшиб палкой несколько плодов, и мы с удовольствием отведали их. Тысячи апельсинов гнили на земле вокруг. Я удивленно спросил, почему никто не собирает плоды и не отправляет на Таити, где за них можно получить хорошую цену.

— Дружище, что ты понимаешь в делах! — рассмеялся он. — Капитаны шхун посылают матросов в лес, и те собирают апельсины бесплатно. Да и то не больше двух-трех ящиков Привези больше, сразу в Папеэте цена упадет.

— А островитяне? Они ведь могут посылать апельси* ны багажом.

— И ты думаешь, апельсины дойдут в приличном состоянии? Один чудак попробовал, так все апельсины либо погнили, либо были раздавлены. Доставку он, конечно, вынужден был оплатить.

— Хорошо, но почему островитяне разрешают матросам брать апельсины даром?

— Очень просто: не придет шхуна — не будет сахара, муки, табака, алкоголя. Попробуйте обойтись без этих товаров Так что лучше быть в дружбе с капитаном и суперкаргом.

— Жаль... Сколько апельсинов пропадает...

— Здешними апельсинами можно всю Французскую Океанию обеспечить. После шторма бывает, что вся земля, как ковром, покрыта апельсинами, и у воды в ручье апельсиновый вкус...

Мы шли по скользкой от глины тропе, иногда пересекая ручей с ледяной водой. Воздух влажный, душный. Зелень, зелень — повсюду зелень. Хоть бы один цветочек! Ни одного красочного пятна, которое нарушило бы однообразие. Куда это Альфред ведет нас? Вдруг он остановился и указал рукой на склон.

— Здесь!

Присмотревшись, мы разглядели среди огромных листьев таро большие камни заброшенной платформы. Так это здесь жили молодой ученый и его жена! Альфред вытащил из ножен длинный нож и стал прорубать дорожку в зарослях. Художник тотчас присоединился к нему, вооружившись ржавым перочинным ножиком.

Он мечтал вслух, как построит себе хижину из бамбука. Но мы были слегка озадачены. Бесспорно, давным-давно здесь жили островитяне. Но тогда долина, наверное, выглядела иначе! Она была светлой, приветливой, руки людей расчищали заросли. Или сумрак и влага не так уж опасны? Ведь были же довольны ученый и его жена. Если расчистить немного...

— Конечно, когда тут жили Тури и его жена, здесь все выглядело веселей, — заметил Альфред, точно в ответ на мои мысли. — Если бы вы видели дом Тури!

Тури... Тури... Молодой ученый... Я напряг память. Где-то я уже слышал это имя.

(Продолжение следует)

Сокращенный перевод со шведского JI. ЖДАНОВА

48