Юный Натуралист 1971-10, страница 45

филин. С кедра, выбив замысловатую дробь по сучьям, упала шишка. Потом все разом смолкло.

Чтобы не заонуть, я принялся сквозь щель в крыше глядеть на звезды. Глядел долго — до тех пор, пока из-за горизонта не показалось созвездие Южной Рыбы. По нему я определил, что уже поздно: Южная Рыба появляется на небе в четвертом часу. «Пожалуй, ничего мне сегодня не дождаться», — подумал я и стал не спеша укладываться спать.

И тут вдруг до моего слуха донеслись с неба крики диких перелетных гусей. И тотчас в сарае послышался сперва шум, а потом раздались вчерашние, до жути тоскливые звуки.

Я поспешно, но бесшумно спустился в сарай и включил карманный фонарик.

Гуси, перестав кричать, сгрудились, как и в прошлую ночь, в углу, смотрели в потолок и тревожно к чему-то прислушивались. Я понял: они ловят крики своих сородичей.

— Ну что, догадался? — неожиданно появился в сарае Тихон с ружьем и котомкой за плечами.

— Вроде бы, — ответил я. — Слышат диких гусей и беспокоятся, только почему?

— Чудак человек, — засмеялся Тихон. — Ведь домашние гуси когда-то тоже в небе летали.

— Странно. А почему же в деревнях гуси не плачут? Ведь дикие гуси и над деревнями пролетают.

— Оно так. Только мои-то гуси особые — здесь родились и выросли. По весне на озере с дикими встречаются, дружат с ними. Ну, те и научили их тоске по небу, по воле. Как наступает перелет — плачут. Только я в их плаче другое слышу: «Лесник, будь начеку, береги наших братьев: охота начинается!»

Тихон помолчал, потом засуетился:

— Ну, я на озеро побегу, браконьеров выслеживать. Спасибо вам, гуси-вестни-ки! — крикнул он птицам, вышел из сарая и скрылся в предрассветной мгле.

Это случилось в одной московской киноэкспедиции. Съемочная группа стояла в рыбацком поселке на берегу Черного моря. Днем москвичи снимали фильм, а по вечерам собирались у костра и до поздней ночи слушали рассказы рыбаков.

Капитан артельской фелюги дядя Митя, пожилой, грубоватый моряк, имел привычку приходить к костру в окружении целой

своры собак, которых очень любил. Собаки отвечали ему тем же и бегали за ним по пятам, за что рыбаки прозвали капитана «собачьим пастухом». Капитан не обижался на рыбаков. Наоборот, он, казалось, гордился таким прозвищем.

Однажды, сидя у костра в окружении своих питомцев, дядя Митя говорил рыбакам:

— Я за что их люблю? За память! Сделай собаке добро — век не забудет.

Он почесывал то одной, то другой собаке за ушами и каждой из них давал характеристику:

— Это Пиндос, хлебом его не корми — дай воробьев погонять. А это Мирка, смирная и ласковая, будто кошечка. Ну, а Идол... он и есть идол. Часами может на одном месте сидеть и, хоть гром греми, не шевельнется!..

Охарактеризовав всех своих любимцев, дядя Митя перешел к последнему — огромному ньюфаундленду по кличке Моряк.