Юный Натуралист 1986-08, страница 42

43

ЛЕСНИК И ЛОСЬ

Нежаркие лучи солнца пробивались сквозь огрубевшую, с прожелтью листву деревьев. Земля под ними была сухая и твердая, точно и не было затяжных летних дождей.

Лесник Семен Григорьевич Портнов — невысокий, кряжистый старик — неспешно шел по вековому бору. Могучие стволы слегка покачивались и шумели вершинами от слабого верхового ветерка.

Сегодня он решил дойти до Ленивой пустоши, на бросовых землях которой прошедшей весной были высажены более десяти тысяч лиственниц. Первые годы растут они плохо, глаз да глаз нужен. Недосмотрел — и погибли саженцы от прожорливых вредителей или от губительного грибкового заболевания.

У Лиственничного ключа, любимого места отдыха, Семен Григорьевич напился холодной вкусной воды из берестяной кружки, что всегда висела рядом, и присел на скамейку, сооруженную им по возвращении с фронта из вывороченной ветром лиственницы. Больше сорока лет прошло с тех пор, а скамейка стоит, и никакая гниль не берет тяжелую, пропитанную смолой древесину.

Лесную тишь нарушило назойливое стрекотание сороки. Лесник насторожился. Рядом, за шеренгой молодых сосенок, послышался шорох, и из густой колючей хвои высунулась рогатая голова молодого лося. Не моргая, он пристально смотрел на человека. За долгую жизнь в лесу Семен Григорьевич несчетное число раз видел сохатых, но вот так, нос к носу, встретился впервые.

Зверь шумно втягивал в себя воздух, а потом опустил голову. Видны были только ритмично вздрагивавшие концы рогов. Вероятно, он лизал что-то... Лесник осторожно, чтобы не тревожить зверя, поднялся и спокойно двинулся вдоль посадок. Пусть и лось напьется из родника. Но почему он так осмелел?

Шагов через сорок лесник обернулся и замер от изумления: лось на трех ногах ковылял за ним. На левой передней — волчий капкан волочится с обрывком цепи. Все ясно: зверь ищет помощи у человека. Лось тоже остановился и опять начал теребить губами рану на ноге, будто зализывая ее. Не по себе было от такого соседства, но желание оказать помощь победило.

«Была не была!» — подумал лесник и смело, без резких движений, приблизился к лосю. Присел на корточки. Зверь, опустив губастую морду, беспокойно обнюхивал его, тычась ноздрями в брезентовую куртку.

Загноившуюся от створок капкана рану облепили крупные мухи. Нога сильно распухла. Наверное, зверь ощущал сильный зуд.

Семен Григорьевич ласково погладил рукой зверя. Тот вздрогнул, весь напрягся, темно-бурая ость вздыбилась на загривке.

Лось недовольно мотнул мордой и заковылял в сторону. Потом остановился.

Семен Григорьевич понял, что теперь к нему так просто не подойдешь. Двинет рогом или ударит копытом.

Может, оставить зверя и уйти? Нет-нет, только не это!

Вдруг вспомнил про свой обед. Достал из кузовка хлеб и огурцы. Разрезал их, круто посолил и, подойдя вплотную к зверю, протянул ему еду. Лось недоверчиво обнюхал ее, потом начал охотно смахивать лакомства шершавым языком, касаясь ладоней человека мягкими, в редких ворсинках губами.

Все! Контакт установлен!

Семен Григорьевич, собравшись с силами, сильно нажал на пружину капкана. Ржавые створки, издав скрежещущий звук, раскрылись. Пленник, почувствовав облегчение, шагнул в сторону.

Вмиг обессилевший старик сидел на земле, долгим взглядом провожая прихрамывавшего зверя... А вокруг шумел кронами лес, стрекотала сорока, и клонилось к закату уставшее за день солнце.

В. НИКИФОРОВ

СИГНАЛЬЩИК

Под козырьком крыши погреба на сосновых сухих бревнах все лето ночевали наседка с цыплятами. Было их шестнадцать. Весело было смотреть, как растут они, как тут и там пестрыми комочками катаются по двору, в проулке перед домом, как заботится о них мать — большая черная курица, по-здешнему «кво-куха». Оно и правда, подходящее это название: все что-то она квохчет — то озабоченно, то радостно, то предостерегающе...

И вот однажды утром все так и ахнули: ночью хорь задавил пятнадцать цыплят. Смятые, окровавленные, валялись они на бревнах, на дворе, в проулке, даже на огороде. И все — с отгрызенными головами. Легко было представить, как гонял их, мгновенно настигая, беспощадный вонючий зверек...

Бабушка Таня запоздало спохватилась, плачуще запричитала:

— Ах, бедненькие мои... Еще же позавчера квокуха перешла спать к курам, на нашест. Это она хоря почувствовала... А им-то, бедненьким, не втолкуешь, чтобы тоже спрятались... Как же я недоглядела!

Ее семилетний внук Алеша, приехавший в гости из города, хмуро, растерянно смотрел на мертвых цыплят, на молчаливую, нахохлившуюся наседку, на единственного оставшегося в живых цыпленка, который почти беспрерывно, жалобно говорил что-то одинокое и беспомощное своей матери: «пипи-пипи, пипи-пипи...» Алеша смотрел-смотрел и с досадой спросил:

— А где же был петух? Что же он?..