Костёр 1986-09, страница 25
Рисунки Ю. Шабанова ТАЙНА КРАСНОЙ РАСЧЕСКИ Пантюшкин крутил письмо и так и эдак, и на свет глядел, и штемпель под лупой разглядывал. Штемпель почтовый гусихинский. Письмо брошено на почте или возле магазина. Стало быть— преступник жив-здоров и Пантюшкин его задержит. Раскаялся, задрожал, как осиновый лист, понял — с Пантюшкиным шутить нельзя. Только так можно объяснить это письмо. Только один момент смущал Пантюшкина — откуда этот неизвестный знает, что Клава Желтоножкина грозилась пожаловаться в Москву? Значит, следует он за милиционером, как тень. И не только препятствия чинит, но и наблюдает за следствием. Едва ли это Бабулич. Тот человек приметный... — Ну что, Моть...— нетерпеливо спросила Желтоножкина. Она стояла поодаль и была до того напугана, что в самом деле раздумала жаловаться в Москву. — Тут уж, Моть, не до жиру, а, как говорится, быть бы живу... Ты бы мне охранника на ночь выделил, прямо ночевать страшно, а ну как меня бабахнет... — Спите спокойно! Считай, он у нас в кулаке! Думаю, никто вас бабахать не собирается... Клава Желтоножкина не совсем успокоилась, но ушла домой. А Пантюшкин все смотрел на письмо и размышлял, как над кроссвордом. Буквы больно корявые, будто писано левой рукой. Пантюшкин потер лоб и подумал: «Скорее бы построили в Гусихе новый комбинат. Появились бы тогда в поселке и эксперты-криминалисты. Они могут в два счета определить по почерку, сколько преступнику лет и кем он работает...» Пантюшкин погрозил кулаком невидимому врагу и стал думать дальше. Странным пером было написано письмо — не авторучкой, не фломастером... Ему пришла в голову мысль, что утро вечера мудренее, он запер сейф и направился домой. Шагал Матвей Фомич по поселку и чувствовал, что дело по краже телевизора завершится не сегодня-завтра. Настроение поднялось. Он подошел к дому и ему даже захотелось вспомнить Окончание. Начало см. в «Костре» №№ 6—8. какое-нибудь стихотворение. Но в голове, как назло, не возникало ни строчки. И вдруг откуда-то издалека зазвучало: Я помню чудное мгновенье... Дальше Матвей Фомич стихотворения вспомнить не смог. Но зато вспомнил, что написал его великий поэт Александр Сергеевич Пушкин. Пантюшкин поднял глаза и увидел, как на крыльцо поднялась Клариса. На фоне высоких пушкинских строк она выглядела довольно просто— голова, обвязанная платком, и в руке старое ведро. Пантюшкин открыл калитку и ступил во двор. По двору от легкого ветра кружились белые перья. Одно из них взлетело и прилепилось к штанине форменных брюк. Я помню чудное мгновенье... И вдруг Пантюшкина пронзила догадка: «Пушкин... Александр Сергеевич писал гусиными перьями... И это письмо Клаве Желтонож-киной написано не иначе как гусиным пером!» Стихи исчезли из головы Пантюшкина, как хрупкие птицы ласточки. ,Машинально хлопнул он себя по карманам, не нашел сигарет и повернул к магазину за куревом. По дороге его кто-то окликнул. Обернувшись, он даже не сразу понял, что это продавщица Люська Авдеева. А когда понял — мелькнула неприятная догадка — неужто магазин ограбили? Прическа у Люськи растрепалась и сережки качались от быстрого бега. — Ну?— нетерпеливо спросил Пантюшкин. — Признаюсь, это я Бабуличу красную расческу на день Советской Армии подарила...— упавшим голосом сказала Люська.— Он на мне жениться обещал. Я не заметила, что он лысый... Когда мы с ним зимой встречались, он ходил в шляпе «пирожок»... ШАЛЬ с кистями Преступник в старых подшитых валенках шел по спящему поселку и вез перед собой старую угольную тачку. В ней лежал громоздкий предмет, накрытый старым пиджаком. На некотором расстоянии за ним крались еще две тени, они жались к заборам, тихо переговаривались и вздрагивали от сонного тявканья собак. Возле дома Клавы Желтоножкиной тени посовещались. Одна из них ткнулась в калитку, калитка распахнулась, скрипнув ржавыми петлями. Тени вынули из тачки поклажу и, шагая осторожно, понесли к дому. — Ух-ух-ух...— простонал филином тот, который был в валенках. Его сообщники на тропинке вздрогнули. — Тише ты, малина...— раздался сердитый шепот.— Опять грохнешь. Сенная дверь распахнулась. Секунду они постояли, прислушиваясь к тишине, которую нарушал ход часов да храп дедушки Вани. Никто не помешал им на этот раз делать свое черное дело. Когда кукушка высунулась из часов, чтобы прокуковать полночь, в доме уже никого не было. ПОВЕСТЬ Тамара ЧИНАРЕВА 20 |
