Пионер 1989-02, страница 12

их можно было только убедить или не убедить.

Анатолий Алексеевич стал цитировать Ленина, излагать позицию партии в оценке заслуг и ошибок Сталина, но его перебил Прибаукин:

— А как же быть с теми, чья жизнь жертвенно брошена на алтарь прекрасного здания будущего блаженства? — То ли Вениамин балагурил по привычке, то ли, спасаясь иронией, всерьез выяснял важную для себя истину?..

И тут вскочила Киссицкая, не дожидаясь его ответа, назидательно сказала:

Как бы ни иронизировали некоторые, история не рассчитана на одну человеческую жизнь. Смешно спорить. Бесспорно, что Сталин имеет большие заслуги перед партией, рабочим классом и даже международным движением...— Она и на уроках всегда говорила так, как будто считала себя крупнейшим теоретиком прошлого и настоящего.— Общеизвестна его роль в подготовке и проведении социалистической революции, в гражданской войне, в борьбе за построение социализма и, наконец, в Великой Отечественной войне...— Задрав кверху курносенький носик, Киссицкая не замечала неприятия и неприязни, которые возникли вокруг нее.— Но, с другой стороны, особенно в последний период, игнорирование норм партийной жизни и принципа коллективного руководства привело к извращению партийной демократии, к нарушению революционной законности, к необоснованным репрессиям. Время было такое...

Испытывая ощущение страшной неловкости и стыда за свою беспомощность, Анатолий Алексеевич с сожалением наблюдал, как воздвигает Киссицкая неодолимую преграду между собою и своими товарищами, а заодно между ребятами и им самим.

И снова он не успел вмешаться, поднялась Дубинина. Раньше ее никак нельзя было упрекнуть в несдержанности и агрессивности, теперь она резко оборвала Киссицкую:

— Что ты знаешь о том времени? Что ты все выставляешься и болтаешь о том, что тебе неизвестно?! — Анатолий Алексеевич не предполагал, что Олеська может быть такой разгневанной, разъяренной.— У тебя нет вопросов? Для тебя все просто? В результате ошибок? У тебя в семье пострадал кто-нибудь. в результате ошибок? Я устала от твоей болтовни. Сама-то ты веришь в то, о чем плетешь с чужих слов?

— Что ты имеешь в виду?— взвилась Киссицкая.— Я верю в идеалы коммунизма...

— А я хочу во всех идеалах разобраться сама, понимаешь, сама.— Олеська порывистым движением откинула назад волосы, ее теплые глаза сделались непроницаемыми, злыми.— Партия осудила Сталина, потом осудила тех, кто его осудил, потом...— она безнадежно махнула рукой и собралась сесть, но выпрямилась и принялась снова говорить, отчаянно, неистово:

— Я не хочу, не хочу и не буду выдавать готовые идеалы и цели за свои собственные. Это безнравственно. Я должна обрести веру или...— Она вдруг сама себя остановила и обратилась с вопросом к Клубничкиной, которая всегда сидела с ней рядом:

— Ты можешь сказать, во что веришь?

— Я?—растерялась правдоискателышца Клубничкина.— Я— в справедливость.

— А ты, Игорь?— спросила Олеська у Пирого-ва не замечая больше Киссицкую, которая продолжала стоять в выжидательной позе.

— Я? — Игорь манерно схватился за лоб пра

вой рукой, якобы размышляя.— Я верю в разум и... пожалуй, в добро.

— А я.- выкрикнул Прибаукин,— в чувство юмора!

Холодова почувствовала, что пришла ее очередь сказать свое слово. Удивительно угловатые, неженственные были у нее движения. Но держалась она всегда с достоинством, без суеты, и все, что говорила, отличалось самобытностью, незаурядностью мышления и познаний.

— Сократ,— сказала она спокойно и внушительно,— тоже верил в разум. Он бродил по улицам Афин, этакий, заметь, Прибаукин, добродушный остряк. Кстати, ищущий истину, Клубничкина, в справедливом споре. Он учил людей, как жить нравственно и справедливо, как правильно устроить жизнь. Только его остроумие и его искания мало кому нравились. Аристократы считали его развязным, а демократы видели в нем своего разоблачителя. И Сократа с его верой в высшую справедливость и высший разум, и некую всеобщую целесообразность осудили на смерть.

— Во что же ты веришь? — Теперь они стояли, возвышаясь над всеми другими втроем — три Ольги Киссицкая, Дубинина и Холодова.

Я верю,— не затрудняясь, спокойно продолжила Холодова,— в себя, в свои силы.

— Ну, понятно,— нервно рассмеялась Дубинина,- ты всегда пляшешь вокруг себя.

— Да,— согласилась Холодова и насмешливо-спокойно посмотрела на разгоряченную Дубинину.— Все, что сейчас я делаю, по твоему мнению, для себя, в конечном счете обернется благом для всех. Надеюсь. Пусть каждый позаботится хорошо делать свое дело. Этого, хотя бы этого, уже достаточно для общего блага. Что дают вам эти разговоры? Что? Жизнь не меняется от разговоров о ней. Помните, как у Ильфа и Петрова: «Хватит говорить о том. что надо подметать двор, пора брать в руки метлу!»

Разговор закончился сам собою. Анатолий Алексеевич испытывал горечь, растерянность и тревогу. Нет, бури нашего прошлого не отбушевали, не погасли костры в наших душах, и старые угли сохраняют опасный огонь. Он готов воспламеняться в душах тех, кто пришел после, и обжигать с прежней силой и болью. Почему же не понять, как тяжко справляться им с этой болью? Как страшно жить с непониманием, неприятием, осуждением!..

Анатолий Алексеевич почти ничего еще не знал о ребятах своего класса. Но уже догадывался, что их нервозность, их внезапные стычки, мелкие обиды и серьезные споры имеют глубокие корни в прошлом, совсем недавнем и далеком.

12

Олеська очень привязана была к отцу. Не осуждала за то, что оставил семью. Он по-прежнему заботился о них с мамой, помогал деньгами. Странным казалось, что отец бросил работу в редакции, стал служить в церкви старостой или еще кем-то! Но так, наверное, для него лучше?..

Ни отец, ни мать никогда не говорили с Олесей о боге, о церкви, никак не объясняли ей отцовского поступка, а она ни о чем не спрашивала. Замкнулась в себе, притихла и даже своих одноклассников стала сторониться. Вряд ли кто-то из них понял бы отцовский выбор, только посмеялись.

У мамы, Олеська рано поняла это, характер мягкий, как воск, податливый. Ему требуется