Пионер 1989-02, страница 18

ми, какие они есть. Переделать людей, тем более мир, невозможно, и незачем мучиться его несовершенством...

Маша терялась, мучилась, ей не хватало отца. Когда Маша поинтересовалась, что думает брат о рассказе Андрея Платонова «Третий сын», он вспомнил о Генри Форде. Форда якобы спросили, в чем секрет его успеха? Он ответил, что если и существует такой секрет, то состоит прежде всего в способности понять точку зрения другого человека и увидеть ситуацию под его углом зрения. Брат настаивал, что осуждать, указывать, говорить правильные слова — удел ограниченных людей, а яркая личность живет независимо и тем самым отстаивает свои права. Ворочаясь с бока на бок в ночной темноте, которая казалась густочерной, душной и угрожающей, Маша слушала шум дождя и порывы ветра. Если бы она могла, как эти ветры, носиться по белу свету, то сейчас же перенеслась бы к отцу, и он нашел, как ее успокоить. А что если отец не верит в то, что говорит? Просто успокаивает ее, считая, что она еще маленькая?!

К утру, как только забрезжил свет. Маша поднялась, разорвала сочинение о рассказе «Третий сын», которое казалось ей теперь пресным и ничтожным, и написала то, что так неожиданно вывело из равновесия Ирину Николаевну.

15

— Дружбаны! — воскликнул Венька, ухватив общее настроение.— Где фонтаны? Где фейерверки? Кончай травить о смысле и красоте жизни! Лови красоту и кайфуй! Вечо-о-орку со-берем?!

Все закивали и довольно захмыкали. Они измучились под постоянным прессом неудовольствия и охотно пошли к Столбову. Даже Холодова и Киссицкая одновременно с Дубининой. И Кожаева перестала обижаться. Вениамин торжествовал. В тот воскресный вечер он был в ударе.

— Прав охотник или лось,— пел Венька весело и звонко,— что бы с ними ни стряслось,

как бы землю ни трепало — крутится земная ось.

— Эх-ма, тру-ля-ля, эх-ма, тру-ля-ля! — подпевали Пирогов, Кустов и Столбов, весьма доволь-!гые собою и доброжелательным любопытством слушателей.

— Вместе с небом и травой, от заботы сам не свой, крутится зеленый шарик

против стрелки часовой...— заливался Венька.

Ансамбль подпевал ему:

— Эх-ма, тру-ля-ля, эх-ма, тру-ля-ля!

— Па-па. пара-па-па-па!— подхватывали остальные, притоптывая в такт ногами, постукивая руками по столу и подергивая плечами.

— А чьи стихи, чья музыка?— спросила вдруг Киссицкая.

«Зануда она все-таки!» — с досадой подумал Пирогов, но немедля галантно ответил:

— Стихи поэта Григория Поженяна, исключая, разумеется, припев, а музыка... народная...

Изобретая немыслимые и виртуозные па, заражая всех весельем, Венька лихо пытался ввести в штопор Юстину, но у Юстины, застенчивой и робкой в движениях, не получалось.

— Эх-ма, тру-ля-ля! — огорчался Венька, и оставив Тесли в недоумении, выхватил из стайки девчонок гибкую и пластичную Дубинину. Приподняв Олеську, Венька вдруг почувствовал, что лицо

его покрывает золотистый мягкий дождь ее пахнущих осенними листьями волос, что голова кружится, а руки слабеют. Венька резко опустил Олеську и еще раз удивился, как необыкновенно она хороша. И тут же заметил, что так же ошеломленно смотрит на Олеську и Пирогов. И все взоры сразу обратились к Олеське.

Не успев еще сообразить, что произошло, Олеська своевольным движением плеча откинула золотистые волосы назад, посмотрела на всех удивленно.

— Расстегнулось,— насмешливо сказала Киссицкая, повторяя ситуацию, так некстати сложившуюся для нее на вечере.

Олеська в отличие от нее никак не выразила своих чувств. Едва наклонила голову, глянула мельком: кофточка действительно расстегнулась. Тогда Олеська тряхнула головой, золотой дождь рассыпался по плечам, заслонил грудь от посторонних глаз.

— Ну, зачем же? — сказал весело уже пришедший в себя Прибаукин.— Искусство должно принадлежать народу...

Напряжение разрядилось улыбками, но танцы прекратились. Киссицкая зло посмотрела на При-баукина и многозначительно на Юстину. Юстина ответила ей благодарным, грустным, понимающим взглядом.

Отойдя в сторону, Киссицкая стала рассматривать картину на стене. Заинтересованно и громко спросила, обращаясь к хозяину дома:

— Лехочка, не скажешь, кто автор этой картины? — она умела незаметно переключать внимание на себя.

— Какой-то приятель отца,— нехотя отозвался Столбов.

Поскольку танцы утихли и компания отдыхала, все уставились на картину. На фоне ярко-синих гор, в голубоватой воздушной дымке стояла девушка в розовом. Левое плечо кокетливо выставлено вперед, длинные светлые волосы искрятся в лучах заходящего солнца. Глаза удивленно и радостно смотрят на мир... Чем-то девушка напоминала Олеську, но смотрела иначе, доверчивее, мягче.

— Ничего, миленькая картинка,— оценила Киссицкая.— Простенько, но с большим чувством...— и улыбнулась ехидно.

— Я не понимаю,— медленно произнес, не поднимаясь с кресла Пирогов,— ты меня извини, Алексис, зачем рисовать даму в розовом, даже если у нее в глазах большое чувство?..

— Что ты имеешь в виду?— насторожилась Киссицкая.

— Ну, если я захочу посмотреть на красивую девушку, я могу это сделать и в жизни,— пояснил свою мысль Пирогов, стараясь не встречаться взглядом ни с Дубининой, ни с Киссицкой, ни с кем другим.— А большое чувство я каждый день вижу в глазах своих родителей...— Он помолчал и добавил: — Живопись сделала большой скачок вперед, и теперь просто стыдно так рисовать. Ты, конечно, извини, Алексис... Искусство должно трансформировать жизнь, потому что скопировать ее оно все равно не сможет...

— Что же ты хочешь сказать, что «Незнакомка» Крамского или «Боярыня Морозова» Сурикова и не искусство, что ли? — вмешалась Маша Клубничкина.

— Тогда так думали о жизни, а сейчас это уже устарело. Искусство отражает уровень мышления. Но я никому не собираюсь навязывать своего