Пионер 1989-10, страница 26

Пионер 1989-10, страница 26

За всю мою школьную жизнь у меня случилась только одна крупная неприятность. С приглашением родителей. С неслыханной в женской школе (были такие— недоброй памяти! — заведения в послевоенное время!) двойкой по поведению. С разбором на классном часе и комсомольском собрании. С ядовитой заметкой в стенной газете.

Не знаю, по какой причине бывают неприятности у мальчиков из старших классов. Но у девочек в эту пору самые серьезные огорчения, как, впрочем, и самые серьезные радости., возникают на почве любви. Я не была исключением. До двойки по поведению довела меня самозабвенная, безоглядная и безответная любовь. К Михаилу Юрьевичу Лермонтову.

Влюбилась я в него между седьмым и восьмым классом, в летние каникулы. По случаю окончания занятий отец подарил мне четыре томика — собрание сочинений Лермонтова. Каждый том открывался портретом. Один из них был мною варварски выдран, заключен в самодельную рамку и с тех пор красовался на письменном столе. Вслед за книгой, уже в сентябре, пострадала школьная парта: инициалы МЮЛ были процарапаны перочинным ножом на откидной крышке изнутри, так, чтобы чужие глаза не касались дорогого имени. Все четыре тома прочитала я от доски до доски, включая незаконченные произведения, варианты и примечания. Перечитала воспоминания о Лермонтове, какие только удалось достать, и возненавидела его современников: за то, что не сумели его оценить при жизни, за то, что не сумели сберечь (предполагалось, что для меня).

Стихи Лермонтова не приходилось учить: они сами собой укладывались в памяти. Их хотелось читать вслух. Это меня и погубило.

Дело в том, что в своей любви я чувствовала себя как-то одиноко. Она получалась очень уж книжной. Хотелось приблизить ее к жизни, что ли. Включить в наши школьные будни.

В зимние каникулы осенила меня несчастная мысль: открыть глаза одноклассницам. Пусть весь восьмой «Б» влюбится в Лермонтова! Тогда они станут слушать его стихи и мои о нем рассказы.

«е/^Е ПЛАЧЬ, дитя...»

А то на переменах трещат о мальчишках из соседней школы да читают их записочки: всякие глупости без запятых с орфографическими ошибками. Ну что могут написать мальчишки?! А Лермонтов написал «Демона», * Мцыри» и «Героя нашего времени» .

Моя железная логика на восьмой «Б» не произвела никакого впечатления. Девочки по-прежнему предпочитали записки с ошибками творениям великого поэта. Хуже того. Они подняли меня на смех и усомнились в искренности моих чувств. А заодно в знании предмета, то есть сочинений самого Михаила Юрьевича. В запальчивости я пообещала прочитать наизусть любое его стихотворение— пусть только скажут первую строчку!

Запальчивость до добра не доводит. Хвастать — глупо и стыдно. Не давши слова — крепись, а давит — держись. Слово не воробей... Все эти мудрые правила пришли на память слишком поздно: девочки мчались в библиотеку. Перед звонком они притащили в класс внушительных размеров том. Весь следующий урок за моей спиной шуршали страницами и шушукались: выбирали строку «на засыпку». На перемене никто из класса не ушел. Меня окружили, и та, которую я считала самой верной подругой, продекламировала с выражением :

Печальный Демон, дух изгнанья...

Я обмерла: зловредные девчонки выбрали самые длинные стихи, какие только нашлись в книге: поэму «Демон»! Отступать было поздно.

Летал над грешною землей, И лучших дней воспоминанья Пред ним тесш1лися толпой,—

откликнулась я поначалу бойко.

Спасительным для всех школьников всегда был звонок с урока — сколько раз выручал он людей из беды! Меня же мог спасти только звонок на урок. Он прозвенел на очень печальном месте:

Скакун лихой, ты господина Из боя вынес, как стрела, Но злая пуля осетина Его во мраке догнала!

Тут я замолчала и, всем видом показывая, что рада бы продолжать, да нельзя: дисциплина,-двинулась к своей парте. Не тут-то было! Девочки

ЛЮБЛЮ - ЗА ЧТО, НЕ ЗНАЮ САМ...»

24