Юный техник 1971-08, страница 28

ключ ему лень вынуть, пьяница, верно. Под лестницу яма черная. Я в яму бросился, а дверь уже снаружи бьют, гудит она. Оказался под алтарем — своды низкие, колоды каменные — могилы. Грохочут в дверь, сорвали — бросились на колокольню, лопочут. В подпол только фонарем посветили. Они бы еще искали, но звонарь со страху сказал, что той лестницей давно никто не ходит и ключ потерян.

Ну вот, лежу я в подполе. И тут мне пришло в голову, что колесо мое осадное не стоит делать очень уж большое, выше стен, — надо, чтобы оно за собой бревна тащило. Подкатится колесо к стене, бревна с крючьями выставятся, за крепостные зубцы ухватятся, а от крючьев канаты. Колесо эти канаты на себя наматывать станет и само вверх по бревнам полезет. Так-то мне весело стало, когда придумал: нет, говорю, не пропасть мне с таким умом. Потом слышу: звонят к вечерне, народ гомонит, поп начал петь — идет служба. Я вылез, у дверцы сорванной постоял, от пыли почистился — ив толпу. Вошло православных десятков семь, а вышел семьдесят один... Поди сочти!

Нестер долго беззвучно хохотал, и Анфим невольно заулыбался.

— Как вернулся на родину, нашел сельцо глухое в лесу — Копытово под Клином, и там с одним плотником мы колесо то срубили. Три монаха его катили изнутри и бревна на заборы цепляли. Однажды, веришь ли, на избу колесо влезло, а оно было не слишком большое, в меру мельничного. Но с крыши упало. Один монах ногу сломал, и все покорябались, больше со мной не стали изобретать. Тогда я придумал вязанки хворосту кидать под колесо, когда оно будет со стены в осажденный город прыгать...

— Царь-то про колесо знает? — спросил Анфим.

— Ему не скажут. Филарет вернулся из плена, стал законным патриархом — пуще всего он боится, коли вспомнятся его старые блуды в Тушине и Смоленске, коли появятся свидетели. Князь Иван Каша стал главой Большого Разряда, приказа, ведающего военными делами. А товарищем у него князь Иван Черкасский, Филаретов племянник, сын его сестры и черкесского мурзы. Был я у них в приказе...

Против ожидания старого знакомого приняли хорошо и дьяк Лихачев, и боярин Каша. Даже горбоносый князь Черкасский, черный и страшный, проклекотал что-то доброе. Рыжий растолстевший боярин Каша попросил попа нарисовать на бумаге чертеж осадной машины или сделать образец в малом виде: мол, царские плотники машину построят, и стрельцы ее испытают. Но чем больше думал Нестер, тем яснее понимал, что машине все равно, на

ii

чьи стены лезть, хоть и на русские, а чужих ушей в приказе Большого Разряда полно. Он уперся: скажу только царю Михаилу Федоровичу, больше никому. Дело тянулось, Нестер подавал челобитные, их под расписку принимали и так отписывались, что виноватым выглядел сам поп: зачем секрета не открывает. Когда бумаг накопилось достаточно, Филарет велел его взять тайно в Кушалине...

Анфим передал настоятелю, что узник берется построить для монастыря водоподъемное колесо, чтобы в нем лошадь ходила и воды всегда было сколько хочешь. Нестера спустили с цепи, отвели ему с рабочими сарай, снарядили кузницу. А когда однажды архимандрит с отцом экономом забрели в темный сарай, они увидели странное: колесо было обито толстенным железом, лапы поперек обода кованые, шляпки гвоздей блестят, и брусья с крючьями по бокам, внутри — две сбруи для лошадей... Почуял неладное игумен, велел колесо сжечь, а Нестера увезти в лесной скит.

В день, когда его вязали и отвозили, послушник Анфим сбежал в Москву. Шел без дороги, словно летел, оглядывая с высоты родную землю. На груди он нес письмо царю и чертежи осадной машины, первого в мире танка.

У этой истории есть несколько удивительных продолжений.

Во-первых, письма Нестера Максимова и чертежи его танка не сгорели, не сгнили, не были истреблены мышами. Через двести лет, в 1837 году, их разыскал и опубликовал архивист Петр Иванович Иванов. Но публикация в небольшом сборнике оказалась забытой. О ней не знали даже такие дотошные собиратели фактов из истории русской техники, как В. Данилевский и Н. Фальковский.

Во-вторых, колесный танк, придуманный Нестером Максимовым, почти через триста лет снова изобрел Александр Александрович Пороховщиков (1892—1943), один из первых русских летчиков и строителей самолетов. 20 июня 1915 года он показывал модель царю Николаю II. Колесо бегало по кабинету, карабкалось на кучи книг и тащило на себе тяжелый флотский кортик. Царь был в восторге; этот танк, по его мнению, должен был решить судьбу затянувшейся войны с Германией. В январе 1917 года проект был утвержден, но революционные события помешали достроить танк. Недостроенный, он был брошен в лесу, где, возможно, и сегодня еще ржавеют его остатки.

А в-третьих, что уж совсем невероятно, строили этот танк в лесу под Клином — почти на том же месте, где Нестер Максимов хотел построить тридцать колес для освобождения Смоленска.