Вокруг света 1964-02, страница 52

— Если бы змея ужалила одного из нас, он бы умер, а вы вот смеетесь над змеиным ядом.

И сколько я ни уверял его, что питон не ядовит, что от яда я пострадал бы точно так же, как и они, он не поверил ни одному моему слову. Поэтому он так удивился, когда на следующий день я наотрез отказался от поимки королевской кобры.

Она висела, свернувшись на ветке, так низко над содой, что, даже сидя в пироге, можно было коснуться ее рукой. Я предпочел не прерывать ее солнечной ванны, так как у нас не было с собою противозме-иной сыворотки — впрочем, довольно иллюзорного средства против этой змеи, чей укус в 20 минут убивает буйвола.

Вскоре нам опять встретился питон, меньшего размера, чем первый. Он тоже лежал

на дереве и грелся на солнце. При нашем приближе нии он скользнул в воду и поплыл на тот берег, извиваясь всем телом и выставив из воды похожую на перископ голову.

В середине дня, когда солнце пекло особенно нещадно, наши лодочники останавливались на привал. Пока одни собирали сучья и разводили костер, другие выносили больного из пироги, устраивали его под тенью дерева и отправлялись за большими листьями диких бананов, заменявшими нам тарелки и блюда. Потом они ловили рыбу и вырезали из дерева ложки и крючки, чтобы подвесить маленькие, черные от копоти чугунные котелки — неизменную принадлежность снаряжения даяков в пути.

Я же с одним или двумя даяками отправлялся на охоту: мне было поручено снабжать мясом нашу экспедицию. В этих местах встречалось множество диких кабанов, и я ни разу не возвращался с охоты без добычи. Один из наших гребцов оказался идеальным проводником. У него было настоящее чутье охотника, он двигался по лесу с легкостью призрака, устремив глаза в землю, обнаруживая любой след, замечая каждый примятый стебелек травы или камешек, перевернутый проходившим животным. Он останавливался каждые сто метров, чтобы поскрести ножом-ман-дау ноготь большого пальца. Тончайшая пыль, падавшая при этом, помогала ему определить направление ветра. Внезапно мой проводник застывал на месте, вытягивал губы пятачком, давая понять, что впереди кабан. Тогда я начинал переходить от дерева к дереву, избегая ступать на опавшие листья, стараясь не хрустнуть ни одной веткой, пока животное не оказывалось достаточно близко от меня.

Это всегда было увлекательно и каждый раз ново, так как кабаны наделены исключительной сообразительностью, смелостью и необычайно острым слухом и обонянием. Охота эта не имела ничего общего, скажем, с погоней за оленем, которая из-за легкости не сулит ничего увлекательного, кроме красивого трофея.

Однажды с нашим удивительным следопытом и старшим гребцом мы выследили двух огромных кабанов на крутом склоне внизу под нами. Выстрел — и большой кабан скатился в кусты. Полагая, что он убит, я не зарядил ружье, как вдруг увидел, что он мчится прямо на меня. Я до сих пор вижу его крохотные серые глазки, устремленные на меня, и огромную тушу, несущуюся со скоростью мотоцикла,

— Туан, спасайся! — закричал лодочник.

До сих пор не знаю, какой необъяснимый инстинкт заставил меня уклониться от разъяренного животного,

Самая удивительная ящерица в мире — «летающий дракон». Свободно пролетает 30 метров!

промчавшегося мимо меня так близко, что я весь был забрызган его кровью. Всей своей тушей он врезался в дерево позади меня и с хрипом упал, смертельно раненный. Это был старый самец, весивший около 200 килограммов. Каждый его клык был длиною в 31 сантиметр.

Самыми тяжелыми днями были те, когда начинался ливень. Дождь падал стеною в течение долгих часов. В мгновение ока мы намокали, как губки, и начинали дрожать. Напрасно старались мы согреться, изо всех сил работая веслами. После двухчасового ледяного душа настроение падало, и мы начинали завидовать тем, кто сидел дома где-то далеко-далеко от нас, словно на другой планете.

Тысячи бурных потоков вздували уровень реки на такую высоту, что приходилось плыть в гуще крон прибрежных деревьев. Грязная жижа несла островки зелени, сорванные с берегов, вырванные с корнем стволы вздымали к небу ветви, как утопающий — руки. Чтобы не распороть лодки об эти коряги, приходилось останавливаться на день или два и ждать спада воды.

Однажды в такую погоду нам посчастливилось найти просторную хижину с крышей из щепок железного дерева. На беду тучи больших зеленых мух решили, как и мы, укрыться здесь от ливня и совершенно одолели нас.

— Туан, — сказал мне начальник гребцов, — ты, собирающий всякую живность, ты должен поймать всех этих мух и запихнуть их в котел!

Эта шутка вызвала всеобщий смех. Впрочем, меня постоянно донимали из-за страсти к коллекционированию. И я должен признать, что на их месте и мне было бы нелегко понять, что заставляет человека собирать всякую «дрянь» и запихивать ее в колбочки со спиртом или формалином. Столь же противоестественным казалось им и то, что я потрошу убитую птицу и набиваю ее ватой, вместо того чтобы ощипать и съесть, как это принято у всех людей!

Однажды утром, когда мы преодолевали течение с наводящей уныние медлительностью, я удивился, заметив тоненькую струйку дыма, поднимающуюся из-за деревьев у склона горы. Ведь было известно, что в округе — на расстоянии по крайней мере десяти дней пути в пироге — не было ни одной деревни.

— Это пунаны жарят кабана, — сказал один из гребцов.

— Как?! — закричал я, не скрывая восторга.— В этих местах можно встретить пунанов?

46