ТО ЧИТАЕТ СТРАНА

С горькой иронией назвал автор свою повесть: «Песни задрипанного ДПР». В детский приемник-распределитель — так это можно расшифровать — попадали в послевоенные годы не только сироты или потерявшиеся дети. Попадали туда и ребята, чьи родители стали жертвами сталинских репрессий, беспричинно арестованы, а дети брошены на произвол судьбы. Сам Илья ПОЛЯК, писатель, прошел через это в детстве, а сейчас рассказал про все просто и жестко. В детприемнике, в голоде и жестокости ждали дети, пока их направят куда-нибудь в детский дом. В отрывке, который мы сегодня печатаем, рассказана одна из невеселых историй, с которой начинался путь в «задрипанный ДПР»... Полностью повесть можно прочитать в журнале «Октябрь» № 1 за 1990 год.

ТОЛИК

Телячьи нежности в ДПР были не в чести. Даже нечаянно оброненное умильное словечко о маме или папе грозило осмеянием и оскорблением. К тому же голод и страх притупили чуткость к чужим переживаниям и интерес к чужим судьбам. Наши заботы не простирались дальше собственной пайки да желанных путевок в детдом. Но однажды Толик разоткровенничался и поведал о своей судьбе...

...Толик боднул подушку, не в силах совладать с предутренним сном. Но Юлька зудела назойливо и упорно. Уймется она наконец? «Мамы нет дома»,— понял Толик и решил проснуться. Протирая глаза, зашлепал к маленькой кроватке.

В комнате царил форменный разгром. Распахнутый платяной шкаф зиял пустотой. Одежда, книги, фотокарточки в беспорядке валялись на полу; в изножье маминой кровати серел обезображенный вспоротый ватный матрас. Чем-то безотчетно-зловещим пахнуло от этой неприглядной картины. Неожиданно Толику смутно припомнилось пробуждение среди ночи. Растормошившая его мама пыталась с ним объясниться, кажется, поручала какое-то дело. В комнате белели чужие лица. Толик старался восстановить в памяти разговор с мамой, но он уплыл, как сновидение. Мальчик поплелся в коридор, подергал входную дверь: заперта, ключа в замке нет. В полдень Юлька проглотила несколько ложек вчерашней каши, но нытья не прекратила.

Толик вытянулся на носочках и выглянул в окно. С высоты шестого этажа открывалось хаотическое скопление крыш с чердачными окнами, печных труб, каменных обрывов. Нет. через окно не выбраться, об этом и думать нечего! Он глянул в замочную скважину на лестницу. Напротив виднелась обшарпанная темно-коричневая дверь в соседнюю квартиру, где жила Клавдия Степановна с мужем, обожженным танкистом. Нужно караулить здесь и позвать на помощь, как только послышатся шаги, решил Толик.

...Смеркалось. Толик осветил квартиру всеми лампочками, даже настольную включил. Разгромленное родное гнездо выглядело удручающе неприятно и чуждо. И страх налетел новым порывом. Как долго придется сидеть одним взаперти? Умрут, никто и не спохватится. Выжил в блокаду, так сейчас непременно загнется... Если с мамой случилась беда, выручать некому.

Одно было ясно: от двери отходить нельзя. Юлька ревмя ревела, и Толику казалось, что он скоро свихнется. Снова из его глаз полились слезы обиды, и он, не сдерживаясь, забарабанил кулаками и ногами в закрытую дверь, закричал оглушительно и отчаянно: — Мама! Мама! Помогите!

Он отупел, одичал и лепил удар за ударом так, что. когда совсем рядом раздался приглушенный голос Клавдии Степановны, он обмер и чуть не рухнул на пол от неожиданности.

— Замок сломался?

— Не... Нас одних заперли. Мамы нет второй день. Помогите!

— Где же мама?

— Не знаю. Вчера проснулись — ее нет.

— Да вы же опечатаны! Ну дела! — В ее голосе звучало искреннее изумление.— Детишек одних запечатали... Что за ирод такое удумал?

— Ночью какие-то люди приходили к маме, я спал... Выпустите нас!

— Без разрешения вашу дверь трогать нельзя... И ключа все равно нет.— Она помолчала в раздумье.

— Не оставляйте нас!

— Успокойся, не оставлю... Недоумки, прости господи, начудили... По всему выходит — в милицию топать надо.

Клавдия Степановна тяжело затопала вниз, а Толик продолжал тихо скулить от радости, надежды и страха перед необходимостью еще сколько-то времени томиться в одиночестве.

...Чуткое ухо поймано приближающиеся голоса и шарканье ног за дверью.

— Сейчас вызволим,— раздался голос Клавдии Степановны.— Милицию привела.

— Кто вас запер? — раздался хрипловатый басок.

— Не знаю. Вчера проснулись, никого нет.

— Гм... Вскрывать таку печать не имею права.

— Ты что, старшина? Дети одни! А случись что?

— Доложу по начальству.

— Дети не поены, не кормлены второй день!

— В блокаду не тако бывало. Обождут малость.

— Быстрей, дяденька! Юлька кричит!

...Разговор был скоротечен и обескураживающ.

После него на душе осталась муть.

...Толик поджидал возвращения соседки, а мрачные предчувствия сжирали последние надежды на благополучный исход. Подспудно он опасался, что случившееся с мамой настолько страшно и непоправимо. что никто не окажется в состоянии помочь им.

Выходила причитающая Клавдия Степановна, успокаивала и мальчика, и себя.

— Доложили куда следует,— осторожно заговорила она.— Ответа ждут. Что ваша матка могла натворить?.. Арестовали ее.

Толику почудилось, что его хватили чем-то тяжелым по гопове.

— Не могу, не могу бопьше! Юлька умрет скоро!

Клавдия Степановна всхлипнула за дощатой две

2