Техника - молодёжи 1945-09, страница 27

Поэтому они были названы Герцем электрическими лучами. Но их отличие было & том, что они не видимы простым глазом, хоть и состоят в ближайшем родстве с обычным светом. Они значительно расширяли общий спектр электромагнитных волн, но находились как бы за пограничной чертой, в царстве невидимки. Они не давали ощущения теплоты, подобно инфракрасным лучам солнечного света, и не оказывали никакого химического действия, как лучи ультрафиолетовые. Нужен был особый, «электрический глаз», чтобы обнаружить, «увидеть» эти новые лучи.

Генрих Герц изобрел такой «глаз». Ему помогли музыкальные струны. Давно было известно, что можно заставить на звукй одной струны отвечать другую, если обе их одинаково настроить. Тогда при колебаниях первой струны начинает дрожать и вторая в том же тоне. Это явление резонанса Герц решил использовать для своей цели — перенести его из области звука в область электричества. Укрепив на концах медной проволоки маленькие шарики^ и согнув проволоку в круг так, чтобы между шариками оставался очень узкий просвет, Герц создал свой электрический резонатор. Он держал его вблизи от работающего вибратора и, сдвигая или раздвигая шарики, настраивал на одинаковый «тон», на ту же волну. И тогда при проскакивании искры между шариками вибратора появлялась искра и между шариками резонатора. Электромагнитные волны, разбегаясь по всем направлениям, наталкивались на резонатор, вызывали в нем электрические колебания, — и вот они заявляли о себе ответной искрой. Это была совсем крохотная искорка длиною всего в одну тысячную долю сантиметра, но она служила верным признаком электромагнитных волн. «Электрический глаз» зорко сторожил нх и обнаруживал, как только они появлялись. Так оказалось возможным «увидеть» эти легендарные лучи.

А затем Герц длинной серией различных опытов доказал на деле верность теоретических предсказаний Джемса Максвелла. Электрические лучи оказались действительно во всем подобными лучам света: они имели такую же скорость, так же распространялись в пространстве, имели свои зеркала и проводники, поглощались или преломлялись различными* телами.

После того как Герц осенью 1888 года публично доложил о результатах своих исследований, он стал одним из самых популярных людей. Слава пришла к нему на пороге могилы, когда чахотка пожирала уже остатки его легких и высасывала последние кровинки с обострившегося лица. Его портреты замелькали в печати. Его опыты воспроизводились на разные лады во всех странах. Везде только и было разговоров, что о чудесных лучах Герца.

В Петербурге первым глашатаем нового открытия был профессор Егоров. Он до мелочей скопировал установку Герца и решил показать ее своим ученым коллегам. Это было в начале 1889 года на заседании Русского физико-хи-мического общества. Приборы оказались столь громоздкими, что их пришлось доставить на телеге. Зал был погружен в полную темноту, чтобы присутствующие могли легче рассмотреть проскакивание искры между шариками резонатора. Но, несмотря на все старания демонстратора, никто не увидел того, что ожидалось. Тогда председатель собрания подошел к резонатору вплотную и, пристально всмотревшись, заявил, что «скра действительно наблюдается. Все это было пока малоубедительным. И когда зажегся свет, многие не могли скрыть недоверчивой улыбки. Присутствовал на этом заседании и Александр Степанович Попов. Он ничем не выражал своего мнения, не принимал участия в поднявшихся спорах, а только молча теребил свою реденькую бородку, морщил крупный мясистый нос, о чем-то сосредоточенно думая,

А через несколько недель он принес на заседание общества обычный ручной чемодан, и когда раскрыл его, то там оказались приборы Герца, но в значительно усовершенствованном виде. Расположив их по концам демонстрационного стола, Попов заставил на этот раз электромагнитные волны давать заметную искру между шариками резонатора. И никакого затемнения для этого уже не требовалось.

Теперь Попов еще больше утвердился в своем мнении: именно электромагнитные волны, вот эти вновь открытые электрические лучи, а не что иное, должны привести к новому средству сигнализации, к беспроволочной связи. В том же году, при показе опытов в кронштадтском морском собрании, во всеуслышание прозвучали его слова, полные твердой надежды: «Человеческий организм не имеет еще такого органа чувств* который замечал бы электромагнитные волны в пространстве. Если бы изобрести такой прибор, который заменил бы нам электромагнитное чувство, то его можно было бы применять и в передаче сигналов на расстояние». Это была замечательная догадка ученого, решающее прозрение, основанное на глубоком изучении всей теоретической стороны вопроса. Попов пока еще сам не знал, как можно осуществить такую передачу. Но он продолжал внимательно следить за всем, что происходило в этой области.

. Еще в течение пяти лет шло накопление необходимого материала, собирание мелких частиц опыта и предположе

Ра диаметр Попова.

ний. Шла неприметная черновая работа, от случая к случаю, постоянно прерываемая другими, более неотложными делами, — работа, которую приходилось почти что утаивать от других.

В один из апрельских дней 1894 года iB кронштадтскую квартиру Попова позвонил молодой человек невысокого роста, в мешковатом двубортном костюме, с черным котелком в руках.

— А-а, наконец-то! Очень рад, —• встретил его Попов.

Они познакомились совсем недавно, э одну из поездок Попова в Петербург, Александр Степанович искал себе ассистента и внимательно присматривался к молодым людям, посещавшим научное общество. Его выбор остановился на низкорослом юноше, сохранившем еще прозрачную мечтательность в глазах. Это был Петр Николаевич Рыбкин. Он окончил университет по физическому* отделению. Год состоял адъюнктом при Главной физической обсерватории. Еще студентом увлекался теорией электромагнитных волн.

Они поняли друг друга с первого же взгляда, с первыу слов. Оба были одной веры в науку, ее бескорыстными служителями до полного самоотречения. Оба были- искателями. Рыбкин с радостью согласился на предложение работать в минной школе, и с того дня Александр Степанович приобрел в этом невысокого роста человеке с узкими покатыми плечами самого надежного и преданного помощника. Отныне они пошли ©месте одной дорогой» локоть к локтю. Сообща стали делить мечтания, надежды, упорный труд, успехи и находки. Перед новым помощником Попов раскрыл постепенно свои замыслы, показал ему истинное значение электрических лучей, над которыми повсюду возились только как над забавной, чисто теоретической игрушкой.

Попов указал своему помощнику, где находилось самое уязвимое место в работах Герца. Его вибратор после некоторого усовершенствования вполне мог служить для посылки волк как передатчик сигналов. Но совсем иное дело было с приемом этих волн. Герцовский резонатор, его прогремевший «электрический глаз», на практике никуда не го дился. «Глаз» оказался подслеповатым, с неизлечимым бельмом. Надо заменить его совсем другим органом электромагнитного зрения. Итак, приемник! Создать такой чувстви тельный приемник — вот в чем состоит главнейшая задача. На ее решение и направил Попов все свое внимание, все мысли, все творческие силы.

Спустя несколько месяцев он показал Рыбкину резонатор для приема электрических лучей своей собственной конструкции. Это был стеклянный баллончик, внутри которого находилась легкая подвижная крестовина с четырьмя платиновыми листочками. Как только начинал работать вибратор излучая электромагнитные волны, так эта каруселька внутри баллончика принималась вращаться, а платиновые листочки расходились в стороны. Чем сильнее было излучение, тем быстрее вращалась крестовина и еще больше раздвигались листочки.

Попов собственными руками построил этот остроумный приборчик. Сам выдул стеклянный баллон. Сам выточил для него изящную подставку из красного дерева. Сам соорудил «карусель». Сам выкачал воздух. Свой прибор он назвал «радиометром», что значит измеритель лучей. «Радио»—-это слово стало звучать в русском языке.

Радиоцетр оказался более чутким к электромагнитным волнам. Если в опытах Герца расстояние между вибратором и резонатором не превышало двух-трех метров, а искорку между шариками резонатора приходилось разглядывать в сильную лупу, то теперь приборы можно было раздвинуть до десяти метров и спокойно наблюдать ©ращение крестовины.

В ответ на поздравления помощника Попов только отвечал:

— Не преувеличивайте, Петр Николаевич.

Сам он не придавал большого значения новому приборчику. Он не видел в шт ничего принципиально нового. Это было всего лишь частичное улучшение. А по существу все оставалось попрежнему, в «пределах той примитивной, грубой схемы, которой пользовался и Герц. Дальше расстояния в десяток метров радиометр уже не действовал, с ним нельзя было выйти даже за пределы одной комнаты. Да и сама надежность приема лучей оставалась весьма сомнительной.

— Нам нужны не сажени, а версты. Нужен прибор с безошибочным электромагнитным чувством, —• говорил Попов,

(Окончание следует)