Техника - молодёжи 1945-09, страница 24

максвелловой теории. Тут только Попов по-настоящему понял глубочайшие идеи Фарадея, его учение о единстве всех сил природы, его веру & действительное существование электромагнитного поля. Тут он впервые услышал имя Джемса Максвелла и его поразительные математические выводы.

Выл в университете еще один уголок, тянувший к себе студента Попова властно и неотвратимо, как земное притяжение. Он находился в старинном кирпичном здании петровской постройки, прозванном по-французски «Же-де-ном» («Игра в мяч»). Здесь в большом зале, разгороженном высокими застекленными шкафами, предоставлялись студентам места для практических занятий. Это был физический кабинет, Попов любил сосредоточенную тишину его закоулков, где все говорили почему-то вполголоса. Он любил мягкое шипенье газовых горелок, шелковистое потрескивание электрической искры и своеобразный, слегка сладковатый запах, присущий всем лабораториям мира. Ему нравилось поскрипывание деревянных антресолей, где преподавателя и ассистенты вели- самостоятельные исследования. И он самозабвенно кудесничал над различными катушками* гальванометрами, электромагнитами., лейденскими банками, реостатами, мостиками сопротивлений.

Попов сам проделал в физическом кабинете те опыты, KoYopbie привели Фарадея к открытию электромагнитной индукции. Он воочию убедился в реальном существовании силовых линий, насыпая на картон железные опилки, которые под действием магнита располагались правильными изогнутыми нитями, подобно щупальцам необыкновенного краба или паука. А потом добивался того же, заменяя магнит проволочной спиралью и пропуская по ней ток. Перед ним возникало это электромагнитное поле, пока еще не подвижное, простирающееся во все стороны, плотное и сгущенное посередине и более разреженное по краям. Он быстро вносил в контур замкнутого проводника простой магнит и замечал, как отклонялась тотчас стрелка гальванометра, указывая на возникновение электродвижущей силы в этой цепи, не имевТней никакого источника тока. Он видел это мгновенное рождение электричества под натиском магнитных линий. Он вкладывал одну катушку проволоки в-другую, а затем пропускал ток по ней, то замыкая, то размыкаяцепь, и всякий раз наблюдал возникновение тока во второй катушке под влиянием такого переменного электромагнитного поля.

Продираясь сквозь математические дебри теории Максвелла, он представлял себе, как должно .приходить в движение это переменное поле, пульсируя и рождая электромагнитные волны, которые расширяются и расходятся но всем направлениям, подобно волнам на поверхности воды. Оттого Максвелл и назвал их волнами электромагнитной энергии. Но как получить максвелловы волны, как обнаружить их, — этого пока еще никто не знал. Они попрежнему оставались существовать лишь в формулах на бумаге и служили предметом многих сомнений.

Как ни скромна была коллекция физических приборов университета, все же молодой энтузиаст науки мог здесь учиться главному — ставить опыт, проводить эксперимент. И Попов изощрялся за этими шкафами в том, чтобы осуществить самый тонкий опыт при самых простых средствах. Его экспериментаторская сноровка, его настойчивость и строгое внимание к любой мелочи нередко изумляли руководителя практических занятий Лермантова, который сам был волшебником лабораторного стола. Студент Александр Попов обнаруживал явные задатки настоящего исследователя. И небывалый случай произошел в университете: студента Попова «назначили ассистентом для демонстрации опытов во время лекций по физике. — честь, какой удостаивались лишь молодые ученые, полностью закончившие университетский курс. Давнюю традицию пришлось нарушить, — столь несомненно было превосходство Попова в обращении с различными приборами.

Напрасно мы стали бы искать в университетской программе то, что интересовало Попова не менее, чем самая изысканная теория, — электротехнику. В программах не значилось еще такого предмета и не было таких учебников. Электротехника тогда только создавалась руками талантливых русских самоучек. Будущие педагоги в этой области в замасленных блузах рабочих и техников еще сами учились, накопляли опыт и знания на заводах, на телеграфных станциях. Им приходилось в одно и то же время и заниматься самообучением, и продвигать вперед свое дело, и учить других.

Такой же путь проходил и Попов. После университетских лекций он бежал к Полицейскому мосту на Неве, где стояла большая барка. На ней были размещены динамомашины, дававшие электроэнергию только что введенным свечам Яблочкова. Там Попов работал простым монтером. Он участвовал в проводке по Невскому проспекту уличного электроосвещения— первого в России. А потом ему приходилось устанавливать свечи Яблочкова в театрах и богатых ресторанах Петербурга, Москвы, Рязани. Его пригласили в качестве объяснителя на первую электротехническую выставку, открывшуюся в Петербурге, и делал это он совершенно безвозмездно, из одного живого интереса ко всем выставленным машинам, моторам, измерительным приборам и аппара

там. Он близко познакомился с пионерами русской электротехники — с самим Яблочковым, с изобретателем перзой электролампочки Лодыгиным -г- и от них проникался все большей верой в безграничную будущность электричества, у них перенимал ясный взгляд на вещи и методы смелого технического творчества.

В сумерках сентябрьского вечера 1883 года небольшой чистенький пароходик, торопливо перебирая колесами, отвозил группу пассажиров из Ораниенбаума в Кронштадт. На открытой верхней палубе, опершись на поручни и зябко поеживаясь, стоял Попов. Изредка он поглядывал в правую сторону, где в глубине Финского залива, над темной каменной грядой Петербурга горел медью купол Исакия. Затем переводил взгляд на приближающийся островной город, как бы сравнивая их между собой.

Он стал взрослее, чуть степеннее и отпустил жиденькую рыжеватую бородку. Он уже не студент, а с отличием закончивший образование физик, оставленный при университете для подготовки к профессорскому званию. Но он покидал Петербург, и в багажном трюме лежал его обьемистый чемодан, в котором белье и вещи были упакованы вперемежку с книгами и учеными записками. Он оставлял столичную жизнь, многочисленные обители культуры, немногих друзей, к которым был крепко привязан, а главное — Петербургский университет, которым так дорожил и в котором ему открывалась прямая и почетная карьера. И все это он променял «а скромное, малоприметное место простого преподавателя минной школы в скучноватом Кронштадте.

Школа эта не значилась в списках ни прославленных центров науки, ни старейших исследовательских учреждений. Она была создана всего лишь несколько лет назад В ней готовили специалистов нового вида оружия во флоте—минеров. Но было в этой школе нечто такое, что представляло особый интерес для Попова. Мины действуют от электрического тока, и потому минеры должны быть хорошими электриками. В их обучении физика и электротехника занимали солидное место. Кабинеты минной школы были богато обставлены электрическими приборами и аппаратами. В библиотеке имелась обширная литература по физике и электричеству, здесь -получались иностранные новинки и последние журналы. Эта школа была, по существу, первым электротехническим учебным заведением в России, Здесь впервые испытывалась лампочка Лодыгина, электрическая свеча Яблочкова. И ради этой школы Попов оставил уже прочно завоеванное место в Петербурге, чтобы надолго поселиться на военном островке. Единственная страсть толкала его на такой шаг — любовь к электротехнике.

Пароходик приближался к Кронштадту. За малым рейдом виднелись корабли, вышедшие на ученье. По их мачтам всползали разноцветные флаги, изображая немногосложные фразы, ограниченные условным словарем. Сигналисты семафорили букву за буквой, передавая приказания командиров, а потом репетовали также букву за буквой, чтобы подтвердить правильность принятого сигнала. Какое-то судно, ушедшее за горизонт, пыталось оттуда сообщить о чем-то вспышками прожектора. Попов с любопытством наблюдал этот трудный морской разговор, напоминающий медленную речь по складам, бессильную преодолеть далекие расстояния.

Пароходик притерся боком к причалу, и Попов спустился по сходням на пристань. Перед ним открывалась новая полоса жизни — самостоятельная научная работа, возможность творческой деятельности. А позади в вечерних сумерках оставался Петербург, годы ученичества.

Не легкой оказалась эта новая полоса. Каждый час приходилось строго рассчитывать, каждое занятие, даже короткий отдых подчинялись железному расписанию. Ежедневно в 8 часов утра Попов являлся в минный офицерский класс. Четыре часа подряд читал лекции. Затем наступал краткий, получасовой перерыв, который Александр Степанович посвящал просмотру новейшей научной литературы. Потом снова читал лекции или проводил семинарские занятия. В 3 часа—обеденный перерыв. Попов уходил домой. А в 5 часов он уже вновь находился в физическом кабинете минного класса. Составлял программу занятий на следующий день, сам подготовлял приборы для демонстрации опытов. Он считал, что нет более верного средства убедить слушателей, раскрыть перед ними сущность явлений, чем хорошо поставленный наглядный опыт. И он не жалел времени на такую подготовку, придумывал оригинальные методы показа, сам тщательно проверял исправность аппаратуры и по многу раз делал репетиции.

Он выказывал такое глубоко прочувствованное, серьезное отношение ко всему, что делал, вносил столько живого интереса к тому предмету, о котором рассказывал, что невольно заражал окружающих этой своей почти поэтической влюбленностью в науку. Он не принадлежал к числу тех сверкающих лекторов, которые заливают аудиторию потоками пышного красноречия. Но он умел в коротких и ясных словах излагать суть дела, а главное — в словах его слышалась та неподдельная внутренняя убежденность, которая действует куда сильнее, чем все хитросплетения красивых фраз. Его опыты на лекциях всегда удавались блестяще и вызы-

22