Техника - молодёжи 1995-08, страница 57

на Буяне, на полой поляне светит месяц на осинов пень, в зелен лес, в широкий дол. Около пня ходит волк мохнатый, на зубах у него весь скот рогатый; а в лес волк не заходит, а в дол волк не забродит. Месяц, месяц — золотые рожки! Расплавь пули, притупи ножи, измочаль дубины, напусти страх на зверя, человека и гады, чтобы они серого волка не брали и теплой бы с него шкуры не драли. Слово мое крепко, крепче сна и силы богатырской". Егор повторил дедов заговор. "А теперь, — сказал дед, — прыгай через пень". Егор разбежался и прыгнул, но ничего с ним не случилось. "Не так, — сказал дед. — Перекувырнуться надо". Егор перекувырнулся, ударился об землю и стал волком. Смотрит, а деда на поляне уже и нет. Да он и не нужен был теперь Егору: у людей дела человечьи, а у волков — свои, волчьи. Отряхнулся Егор от снега и побежал куда глаза глядят. Долго ли бежал, недолго, не знал, а остановился дух перевести, видит: лежат под деревом другие волки, а на дереве человек сидит — в инее весь, то л и живой, то ли уже мертвый. Присмотрелся Егор, а это он сам на дереве-то. Тут бы и удивиться, а Егору хоть бы что. Подбежал он к стае и лег рядом с волчицей. И они узнали друг друга, и волчица сказала ему по-волчьи вот что: "Люди думают, что им можно все. Но есть тайна. Тайна совместного проживания на земле, которую люди не знают. И ты не знаешь, и дед твой не знал. Он убивал волков и думал, что это забудется. Сказать, где он сейчас? Пасет на заповедных полянах души убитых им волков, и нет ему ни сна, ни пристанища за грехи его. И тебе воздастся. Ты взял у меня детей, но и у тебя возьмется в свои сроки. Вон ты сидишь, видишь? А твоя лошадь валяется на дороге. И хотя сегодня ты спасешься, потому что за тобой уже едут, расплата тза все..."

Далеко-далеко, как на краю земли, застрекотала сорока, ей отозвалась другая, и вслед за этим Егор услышал слабый хлопок, будто лопнула бумажная хлопушка. Волки вскочили, насторожив уши, и один за другим метнулись в гущу леса. Сердце Егора забилось. Стреляют! Сквозь смерзшиеся ресницы он увидел, как из-за поворота вывернулся окутанный паром председателев жеребец. Стоя в санках, председатель правил лошадью, а сзади него на сиденье сидели конюх и Егорова жена, оба с ружьями, из которых они и палили.

По дороге в деревню Егор сомлел и не помнил, как они приехали, как вносили его в баню, снимали одежду и растирали. Даже боли не чувствовал, когда стали отходить лицо и руки, — провалился в темноту, где не было никакой жизни, как не было ее до рождения, когда бесплотный еще человеческий дух только готовится к исходу из этой темноты...

Ill Зимние ночи подступали рано. В лунном свете растворялись сумерки, и темнота соединяла небо и землю. Гасли огни в избах, умолкали звуки, и только лай собак возвещал темным окрестностям, что лают они не на пустом месте, а во дворах земного поселения.

Как и все, Егор укладывался спозаранку и засыпал по своему обыкновению быстро и спал крепко. И в эту ночь он спал без просыпу и с трудом очнулся от толчков жены.

г~ А? — сказал он, думая, что уже утро и надо вставать. Но в избе было темно, лишь лунная дорожка тянулась наискосок от окон к печ-

КР

Егор, а Егор, — шепотом сказала жена, — никак в окно кто-то стукнул.

Егор приподнялся на локте и посмотрел на окно. Оно было задернуто двумя половинками занавесок, доходившими до форточки; сверху спускалась занавеска покороче, оставлявшая в окне неширокую щель, в которой виднелось черное ночное небо. Легкий ветерок шевелил замерзшие кусты сирени в палисаднике, и, кроме этого привычного шороха, Егор ничего не слышал.

— Вечно чего-нибудь придумаешь, — сказал он недовольно, готовясь снова лечь, но тут до его слуха донесся непонятный, но явственный звук. Словно дотронулись до стекла, и оно чуть слышно задребезжало.

Жена испуганно ухватилась за Егора, но он отстранил ее и спрыгнул с кровати. Бесшумно ступая по половикам, подошел на цыпочках к окну. Звук, настороживший его, не повторялся, но Егор обостренным чутьем чувствовал, что за окном кто-то есть. Стараясь не делать резких движений, он осторожно раздвинул занавески и чуть не отпрянул от окна: из-за стекол, освещенный луной, на него в упор смотрел волк. Встав передними лапами на завалинку, зверь всматривался в темную внутренность избы. Лунный свет отражался от стекла, и волчьи глаза горели жутким зеленоватым огнем.

Несколько секунд волк и Егор смотрели друг на друга. Неизвестно, разглядел ли волк человека в темной избе, но раздвинутая занавеска наверняка спугнула его. Он спрыгнул с завалинки и, перескочив через ограду палисадника, исчез в темноте.

— Ну что там, Егор? — окликнула из темноты жена.

— Да нет никого, со сна тебе почудилось, — ответил Егор, стараясь говорить спокойно. Он не хотел, чтобы жена узнала правду. Узнает — ни за что не станет жить в доме, уйдет с дочкой к матери.

— Так ведь стучали, сам же слышал!

— Мало ли что слышал! Ветер, должно.

Егор прошел в чулан, выпил полковшика воды и вернулся к жене.

— Спи давай, — сказал он, обнимая ее. — А то так и будем колобродить всю ночь.

Утром, осмотрев завалинку и снег под окнами, Егор сразу обнаружил волчьи следы. Они были небольшие, и он подумал: волчица. Вот злопамятная тварь, все никак не успокоится! Сколько лет охочусь, а такой не встречал. Нет, надо выведать, где держится эта чума, и турнуть ее оттуда.

Через десять минут, опоясанный патронташем, с ружьем за спиной, Егор уже шел на лыжах к лесу. Волчий след уходил вглубь, петляя среди деревьев. Идти по нему и дальше было пустой тратой времени, и Егор решил сделать то, что всегда делают охотники, когда хотят узнать, там ли зверь, где они думают, или уже давно ушел. А для этого следовало обрезать круг, то есть, взяв вправо или влево от следа, описать большую окружность и определить, пересек ли ее след зверя или остался внутри. Пересек — начинай все сначала, увеличивай окружность, нет — зверь находится в круге.

Круг, описанный Егором, получился немалым: когда он вернулся на то место, откуда начал, солнце заметно передвинулось по небу. Но время было потеряно не зря — волчий след нигде не вышел за окружность, волчица была внутри, и оставалось нагнать на нее страху.

Достав из-за спины ружье, Егор двинулся внутрь круга и начал палить в белый свет как в копеечку. Стрелял поверху, и картечь, смачно срезая ветки, с визгом рассекала морозный воздух. Шума было хоть отбавляй, никакой волк не мог устоять перед таким напором, и, расстреляв весь патронташ, Егор посчитал дело сделанным. Пусть эта стерва катится теперь куда подальше, а попробует еще раз сунуться подокно, попугаем и пострашнее.

Егор вынул из стволов гильзы и наконец-то остановился и огляделся. И подивился, увидев, что забрел на гарь. Место это было знакомо Егору, но раньше он не любил заходить сюда, где мертвые деревья стояли, как кресты на кладбище, навевая беспокойство и тоску. И вот не хотел, да занесло.

Впереди виднелась поляна, и Егор пошел сквозь кусты к ней. Хотелось посидеть и покурить, а то как вышел из дома, так ни разу табачком и не захватилея.

Выйдя на поляну, он опять подивился. На этот раз — виду поляны, на которой не росло ни деревца, ни кустика, лишь посередке торчал занесенный снегом пень. И то хорошо, подумал Егор, хоть есть где посидеть. Не сметая снег, он сел на пень и свернул цигарку. Целый день на воздухе, да не курил с утра — от первой же затяжки закружилась голова. Но это состояние быстро прошло, и Егор, утолив табачный голод, стал с интересом разглядывать поляну. Она была, ей-Бо-гу, чудная — вся голая, будто кто-то нарочно свел на ней кусты и деревья, оставив неизвестно зачем торчащий, как пуп, пень. Неужели здесь и не росло ничего? А пень-то от чего остался?

Егор встал и варежкой очистил его от снега. Осина. Лет полета, не меньше, простояла, сердцевина-то черная вся.

И тут Егора словно толкнули. Из дальних далей памяти всплыло зыбкое, ускользающее воспоминание о какой-то поляне, каком-то пне и о чем-то еще, что то ли уже было или чему только предстояло быть. Но что же такое было? Где и когда? С какой стати втемяшилось — видел и эту поляну, и этот пень?

Силясь понять, почему какая-то поляна кажется знакомой, Егор перебрал в уме все места, которые хоть как-то подходили бы к этому, но ничего похожего не вспомнил. Но ведь с чего-то пошла эта блажь? Не мог же он ни с того ни с сего признать поляну, на которой ни разу не был! Погоди-ка... Пень! Точно, пень. Осиновый. Да провалиться на месте, если он придумал его! Был пень, был! Вспомнить только...

Но вспомнить не удавалось. Мелькнувший было просвет в памяти загораживало, как загораживает глаза отведенная в сторону ветка, стоит лишь отпустить руку.

Занятый своими мыслями, Егор перестал глядеть по сторонам, а когда вновь посмотрел, увидел, что все вокруг него странным образом переменилось. Только что был день, и вот вроде как бы сумерки. И даже не сумерки, а какая-то непонятная серо-белая мгла, клубящаяся среди кустов и деревьев наподобие не то дыма, не то неведомо откуда взявшегося тумана.

ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ 8' 95

39