Юный Натуралист 1976-05, страница 35

34

Легче было наблюдать за парочками у гнезда. Они быстро привыкают к наблюдателю, как бы понимают, что он им вреда не причинит, особого беспокойства не выказывают и занимаются своими делами. Но и здесь лучше всего сидеть не шевелясь, иначе самое интересное из жизни этих птиц может ускользнуть.

Вот что удалось выяснить.

Вначале, правда, пришлось устраивать «именины», ведь русского названия у этой птички не было. Думали-думали и назвали ее тростниковым ополовником. И конечно, не случайно. Первая часть названия точно отображает образ жизни: обитает птица только в зарослях тростника. Вторая часть дана за некоторое сходство по облику с другой нашей птичкой — ополов-ииком, или длиннохвостой синицей, обычной в лесах средней полосы.

Тростниковый ополовник выглядит очень своеобразно. Он невелик, всего с воробья. Окраска его оперенья неяркая, рыжеватая, маскировочная, под цвет сухого тростника. У себя дома, в тростниковых крепях, заметить птичку нелегко. Издали она кажется пушистым шариком с длинным узким хвостиком. А увидишь вблизи — поразишься ее странному клюву: необычно мощному, словно взятому взаймы от другой, куда более крупной птицы. По форме клюв напоминает слесарные кусачки. За него птичку можно было бы назвать и тростниковым попугайчиком, однако никакого родства с попугаями тростниковый ополовник не имеет, он из отряда воробьиных и дальний родственник синицам. Его странный на первый взгляд клюв — превосходное приспособление к жизни в зарослях тростника.

Весной у тростниковых ополовников наступает время заводить семью. Они разбиваются на пары и подыскивают себе по вкусу гнездовые участки. Иные любят густые прибрежные тростниковые крепи, другие же откочевывают на озеро в плавни. В подходящих местах они селятся не очень далеко друг от друга: гнездо от гнезда располагается в 150—200 метрах. Наступает теплынь, но парочки не торопятся строить гнезда. Чего-то ждут. И неспроста. Спешить с таким важным делом опасно. Поспешишь, совьешь гнездышко, а оно всем врагам видно. Зато, когда молодой тростник подрастет на полметра или чуть больше, а происходит это на озере Ханка сравнительно поздно, во второй половине мая, строить гнездо самое время. Теперь оно будет хорошо укрыто, его и вблизи нелегко заметить.

Оказалось, тростниковые ополовники совсем не лучшие мастера по строительной части. Им далеко до многих наших мелких птиц — зяблика хотя бы или тем более

ремеза. Зато материал для своего гнезда они не собирают, как это делают почти все воробьиные птицы, а изготавливают сами. Расщепляют своим удивительным клювом стебли тростника вдоль и получают тонкие прочные волокна. Только вот не умеют скреплять их между собой как следует. И хотя на стебле тростника корзиночка-гнездо внешне выглядит аккуратно и привлекательно, оно не очень-то надежно. Подул сильный ветер. В этих местах такое бывает нередко. Тростники гнутся, раскачиваются. Дальше — больше. Но что это? Гнездышко начинает разваливаться на глазах. А иной раз оно просто отрывается от стеблей тростника и падает в воду. Такое несчастье часто случается. Гибнут и пустые, только что отстроенные гнезда, и гнезда, в которых уже отложены яйца. Бывает, гибнут даже гнезда с птенцами. Наиболее несчастливым парочкам иногда до пяти раз приходится начинать все сначала, пока вырастят своих птенцов.

Со стихией не поспоришь. Но несчастье может прийти и с другой стороны. Соседи у тростниковых ополовников не из лучших. Воришки. Это дроздовидные камышовки. Их много гнездится на озере. Они куда крупнее и сильнее и пользуются этим. Чуть зазевается наша парочка, глядь, тут же растащат гнездышко. Готовить материал для своего гнезда дроздовидные камышовки не умеют и подбирают все, что попадается подходящее, обычно сухие листья и мягкие метелки тростника. Не пропустят случая попользоваться «на дармовщинку» чужими трудами. Правда, в остальное время года интересы этих птиц не сталкиваются. Живут дроздовидные камышовки на озере недолго. Прилетают поздно и еще до холодов улетают зимовать в теплые края.

Трудно, очень трудно вырастить тростниковым ополовникам на озере Ханка своих малышей. Поэтому их здесь и мало. И это крайне опасно. Орнитологам давно известно печальное правило: чем меньше птиц какого-либо вида, тем больше угроза, что они нацело вымрут.

Полная кладка тростниковых ополовников, как и у большинства других мелких воробьиных птиц, состоит из 5—6 яиц. Скорлупа белая, испещрена красновато-бурыми крапинками. Насиживание длится всего лишь 12 дней. Только что вылупившиеся птенцы совершенно голые, без пушка и слепые. Растут они очень быстро и на 11—12-й день вылетают из гнезда. Но еще долго держатся поблизости, и родители их прикармливают.

Тростниковые ополовники — насекомоядные птички. В теплое время года, когда на озере много летающих насекомых и

пауков, птички собирают их со стеблей и листьев, но при этом не пропустят случая вытащить гусеницу или личинку из полости стебля тростника.

С осени тростниковые ополовники стайками по 5—птичек кочуют по озеру. Они большие домоседы и не стремятся летать дальше 3—5 километров от места своего появления на свет. Наступает зима, но даже и в лютые морозы птицы не покидают родные тростники. Когда холод пробирает до костей, они прячутся в густых прибрежных участках тростниковых крепей и здесь пережидают непогоду. Улетать в жаркие страны на зимовку им нет надобности. Мороз им нипочем, лишь бы голодать не пришлось. Но именно здесь-то, в тростниковых зарослях, эти птички, в отличие от своих весенне-летних соседей — камышовок, способны находить себе даже зимой обильный и питательный корм.

Почти весь короткий зимний день они

35

усердно трудятся, легко раскусывая своим мощным клювом недоступные другим птицам прочные, сухие, звенящие на морозе под порывами ветра трубчатые стебли тростника. Здесь, как в уютной колыбельке, устроились зимовать, горя не зная, вкусные гусеницы и личинки различных насекомых. Тем самым птички сразу два дела делают. И сами сыты, и тростники оберегают, избавляя их от самых страшных, хотя и мелких, но многочисленных врагов...

Теперь, когда в нашей стране неожиданно найдены гнездовья этой редчайшей птицы, на нас возлагается громадная ответственность. Их необходимо строго охранять. И гибель им грозит совсем не от руки каких-нибудь хапуг-браконьеров. Достаточно только выкосить или того проще— случайно сжечь тростники. А без их зарослей птичка жить не может.

С. Кустановнч

ЗАГАДОЧНЫЙ ПЕВЕЦ

Тихо в горах Чукотки весною. Лес молчит, мох молчит, сопки молчат. Дремлет пригретая солнцем тундра. Лишь изредка закричит в тишине кукушка да затрещит на лету кедровка, и опять все смолкнет. Только звенят до позднего вечера в чистой прозрачной тишине какие-то непонятные, однотонные, но очень милые звуки. Идут они как будто снизу, от мхов. Точно там играет кто-то на жалейке. Точно стучит кто-то ложкой по стеклянным колбочкам. А то вдруг покажется, будто завела где-то на болоте свою весеннюю песенку лягушка. Но я знаю, что здесь, на вечной мерзлоте, не могут жить лягушки. Здесь нет ни змей, ни ящериц, ни тритонов. И я долго допытываюсь, что это за чудесная музыка над тундрой?

Потом узнаю, что поют, или, как говорят охотники, токуют, особой породы кулики. Сразу после прилета они токуют только на заре, в короткие полярные сумерки. А позднее, когда наседки высиживают птенцов, чтобы им не скучно было сидеть на гнездах, возле них заботливо и трогательно поют самчики.

Иду я однажды по распадку, по мягким зыбким мхам. Кругом тишина. Солнце спустилось к горизонту. Тень от одной сопки укрыла подножие другой. Комары страшными полчищами кружатся вокруг меня и своей назойливостью портят все впечатление от этого тихого весеннего вечера.

Ходить по мхам очень трудно. Устала, то пройду немного, то посижу на кочке.

Присела, и вдруг совсем рядом: «Д-р-р-ю-ю. Д-р-р-ю-ю. Свись-свись».

Я бросилась в сторону звуков и чуть не наступила на сидящую на мху рыжевато-серую небольшую птицу. Возле нее, прикрыв глаза, в полусне тянул свою песню мой загадочный певец. Я хорошо успела рассмотреть этих птиц. Клюв у них длинный, конец немного загнут вниз. Маленькая головка и большие круглые красивые глаза.

При моем появлении певец мгновенно вспорхнул, сел рядом на лиственницу, и что он только тут не вытворял в своем птичьем гневе! Он кхоркал, цокал, подпрыгивал и, возмущенно размахивая крыльями, казалось, ужасно ругал меня за мое незваное вторжение в птичий мир. Кажется, протяни я только руку к наседке, и он кинется мне прямо в лицо. Куда сразу девался нежный тон его пения? Теперь все звуки, все движения были отрывисты, сердиты и тревожны. А наседка даже не шевельнулась. Только сердито ущипнула меня за ногу и еще плотнее прижалась к гнезду. Втянула головку и с ужасом смотрела на меня огромными черными глазами.

«Молодец! Умница моя! Оказывается, вы не только прекрасные музыканты, но и преданные, мужественные родители», — подумала я и отошла подальше, за куст стланика, чтобы больше не тревожить своих пернатых незнакомцев.

К. Любицкая