Техника - молодёжи 1998-07, страница 58

но, что все записи в нем исчезли, как будто стертые непостижимым образом. Но он даже не успел задуматься над этим исчезновением. Знакомый книжник пришел также раньше, уже без десяти четыре; настороженно вглядываясь, он подошел и сел рядом с Гординым. В руках у него ничего не было. Всячески повинившись, он поведал Владимиру Михайловичу малозабавную историю, что обещанные книги куда-то пропали из запертой на два замка комнаты, и, кроме того, все доллары, лежавшие в его бумажнике, утратили природный зеленый цвет, стали белесоватыми, будто побывали в едком растворе.

Сейчас Игорь в полной растерянности скреб свою черную с проседью бородку и спрашивал совет, как лучше поступить, в какой банк обратиться с этими лишившимися невинности банкнотами. Сумма, которую он столь неожиданно и загадочно утратил, была действительно внушительной для людей среднего достатка, к которым принадлежали или хотя бы пытались принадлежать наши герои: тысяча баксов.

Впрочем, у Гордина единовременно такой суммы никогда не было — даже в рублевом эквиваленте, разве что до перестройки, когда у него выходило в год до пяти-шести переводных книг, что, в свою очередь, вызывало гнев и зависть какого-нибудь гра-фоманистого Яр-Хмель-Сержантова или Ниухомнирылова.

5

Беседа книжников иссякла, едва начавшись. Игорь все-таки помчался искать доверчивый банк, мимоходом посетовав на ранние сумерки, резюмируя, что, может быть, происходит частичное солнечное затмение, о котором просто не успели сообщить вездесущие СМИ. А Владимир Михайлович, расправив затекшие ноги, направился в ближайший подземный переход и через несколько минут был на хорошо знакомом месте, возле памятника Герцену, которому бир манат цена и на который он порой любил взбираться в легком подпитии четверть века назад, о чем свидетельствовала даже фотография той незабвенной поры, когда они, студенты, в спецовках и касках почему-то с надписью "Госкино", рушили внутренние флигели и части зданий, фасадом выходившие на Тверской бульвар, возводя потом нулевой цикл теперешнего особняка ВЛК (Высших литературных курсов).

6

Во дворике института было пустынно. Все двери зданий, выходившие во двор, были плотно притворены и, видимо, заперты. Единственный флигель, о котором могла идти речь в эфирном объявлении и в котором вроде располагался читальный зал институтской библиотеки, приветливо светился окнами первого этажа. Гордин неторопливо подошел к нему. Дверь флигеля сразу же распахнулась, и действительно темнокожая девушка в классическом белом костюме показалась в дверном проеме.

— Мистер Гордин, не так ли? — произнесла она с легким акцентом. — Мы вас давно ждем.

Гордина окатило холодной волной безотчетного страха и в то же время невероятной смелости. Он собрался, сконцентрировал волю и уверенно (впрочем, и как сомнамбула) перешагнул порог.

Девушка шла впереди, указуя путь. Почему-то внутреннее пространство флигеля, известное Гордину по редким прошлым посещениям, но тем не менее вполне памятное, оказалось куда более обширным и извилистым.

Они шли в полутьме около двадцати минут, и Владимир Михайлович уже начал терять терпение и хотел остановиться и повернуть назад, рискуя оказаться невежливым или быть принятым за труса. Видимо, почувствовав это, девушка приостановилась и повернулась к Гордину лицом, так что он заметил флуоресцирующий значок на лацкане ее пиджака — с резко выделявшимся зеленым крестиком в центре, и сказала:

— Не беспокойтесь. Вам ничего плохого не сделают, сеанс де-жа-вю— терапии уже начался, и потом — мы же давали вам право выбора, вы могли бы не приходить сюда, если вам страшно.

Владимир Михайлович хотел, было, возразить, отметить, что слишком много совпадений для свободы выбора, ведь он был практически грубо поставлен перед фактом, хотя, конечно, его конкретно никто не вынуждал приходить, но давление на его психику определенно было оказано, не исключая и гипнотического внушения.

8

Внезапно девушка остановилась перед шахтой лифта, нажала кнопку, створки кабины тут же раскрылись, она вошла внутрь и жестом пригласила Гордина последовать ее примеру.

Помедлив мгновение, он вошел в кабину, которая мягко и плавно набрала ход. Скорость была явно немалой, но было непонятно, куда летит лифт: вверх или вниз.

Спутница хранила молчание. Гордину не оставалось другого, как тоже не открывать рта.

Через 10-15 минут кабина остановилась, створки опять раздвинулись, и темнокожий гид повлекла Гордина через анфиладу холлов, соединенных довольно узкими и короткими коридорчиками по круговому периметру, видимо, все-таки подземного здания.

Тут-то Гордин отважился на вопрос:

— Извините, пожалуйста, мисс, далеко ли еще идти?

— Нет, мы уже почти пришли, — ответствовала девушка, остановившись перед панелью из стеклопластика на правой стене очередного холла.

Она достала из сумочки необычный ключ в виде ярко-желтого трехгранного напильника с множеством боковых зарубок и, вставив его в отверстие на уровне метра от пола, повернула против часовой стрелки. Раздался мелодичный звон, и панель плавно отъехала в сторону.

Девушка пошла вглубь, пригласив Гордина снова следовать за ней. Он подчинился и вошел в новый коридор, стены которого представляли собой гигантские аквариумы с подсветкой, в которых плескалась бесконечная водная стихия, рассекаемая пулями рыбных очередей.

Аквариумы сменились книжными стеллажами, затем — музейными витринами непонятных коллекций. Там были сверкающие коньки, хромированные велосипеды, различные музыкальные инструменты, мужские костюмы, пальто, шляпы, солидные курительные трубки, какие-то бронзовые фигурки, изделия из полудрагоценных минералов, африканские маски и статуэтки, японские шкатулки с перламутровыми накладками, серебряные перстни, всевозможные колокольчики, фарфоровые безделушки, шахматы из мельхиора, ажурные ножи для бумаги — черепаховые, из слоновой кости...

Гордин узнал в коллекциях свои же собственные (с детства! с юности!) пристрастия, только излишне гиперболизированные.

Пробираясь сквозь бесконечные нагромождения сундуков, ящиков, различных непонятных предметов, Владимир Михайлович запнулся левой ногой о перегородившую проход черную металлическую кочергу и с размаху упал вдоль лаза, сильно зашибив правое плечо и локоть. От невыносимой боли он зажмурился, а может, потерял сознание и долго лежал без движения, прислушиваясь к происходящему.

Спутница между тем значительно удалилась вперед, видимо, не заметив его исчезновения, шагов ее не было слышно.

Вокруг было нехорошо. Сзади доносились какие-то восклицания, споры и словно бы издевательский смех.

9

Владимир Михайлович сел, потряс головой, правая рука висела неподвижно; правда, кисть сжималась и разжималась свободно, но поднять руку он не мог и любое движение ею в стороны отдавалось серьезной болью. Ему показалось, что что-то подобное уже происходило с ним в другое время, в другом месте. "Дежа-вю" — так это, кажется, называется по-французски.

"А дочь моя, кстати, собирается в Париж", — совсем некстати подумал страдалец. Он с усилием подтянул ноги и, взявшись левой рукой за нагромождения, подтянулся и встал. Потом, пошатываясь, побрел все-таки вперед.

И странное дело: было тяжело и муторно не столько от боли, вызванной падением, сколько от настигающего шума, который давил на барабанные перепонки и порой, казалось, исходил уже откуда-то изнутри распухшего от переживаний черепа незадачливого визитера.

10

Владимир Михайлович на бегу (если черепашье передвижение по узкому коридору можно назвать бегом) несколько раз оглядывался, Его воспаленному воображению чудилось, что сзади уже мелькают фигуры неизвестных преследователей, заманивших его в непонятную ловушку.

Казалось, в затылок упирается жаркое дыхание первого из них, но при более тщательном вглядывании никого не удавалось обнаружить, лишь причудливые перемещения пятен света и тьмы создавали иллюзию непрекращающейся погони.

Внезапно все переменилось: перед ним беззвучно и пустынно тянулся бесконечно длинный проход, вдоль которого вместо беспорядочной мешанины товаров ширпотреба размещалось множество конторских шкафов, заполненных какими-то справками, они сменились выставкой красочных грамот, дипломов и благодарностей, прихотливо изукрашенных почетных знаков и вымпелов, покоившихся в стеклянных витринах, так что приходилось осторожно пробираться по самому краю, чтобы не задеть и не разбить их.

Но все чаще то с одной, то с другой стороны, в обманчиво пе-реломляющихся плоскостях зияли провалы и пропасти, в которых слышались также пугавшие Владимира Михайловича смутные крики "ура!", матерная ругань и нищенская мольба людей, собачий лай, звон бокалов, треск принтеров, телефонные звонки, какие-то неведомые государственные гимны, шуршание

ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ 798

шж