Юный Натуралист 1973-12, страница 37

51

150, нужно заходить на посадку. Прощай мечта о рекорде!

Зина выбрала большое скошенное поле и направила туда свой планер. «Сяду тут, — думает, — сообщу в аэроклуб телеграммой, завтра прилетит самолет и отбуксирует меня на аэродром».

Но только собралась она выпускать воздушные тормоза, чтобы приземлиться около копны соломы, как вдруг видит: • немного в стороне, над пашней, расправив крылья, аист кружится. Зина обрадовалась и тут же к аисту планер направила. Подлетает к птице — действительно поток! Зина стала в спираль, закружилась на месте и только на высоте двух с половиной километров, когда кончился поток, облегченно вздохнула, поблагодарила аиста и снова полетела дальше, к намеченному пункту. За Киевом начались облака, и дальше все пошло хорошо. Вечером Зина приземлилась возле небольшого украинского городка в Одесской области, пролетев по прямой более 630 километров, и установила сразу два мировых рекорда.

Когда она возвратилась на аэродром, мы бросились к ней, чтобы узнать, как ей удалось добиться такого успеха. Зина с огромной признательностью сказала: «Аист помог». И рассказала эту историю. И мы все поняли, потому что каждого из нас не раз и не два выручали эти замечательные птицы. Дело в том, что в наших средних широтах среди всех птиц аисты — наилучшие планеристы. Они не любят летать за счет энергии мышц в машущем полете. Как только в воздухе появляются хоть малейшие восходящие потоки, они немедленно переходят на парящий полет, набирают высоту спиралями в восходящих потоках, затем планируют, куда им надо, снова набирают высоту в потоках, и так парят по многу часов.

Только аистам легче, чем нам, планеристам. Эволюция за миллионы лет выработала у этих птиц удивительное чутье восходящих потоков. Там, где мы пролетаем мимо потока, не обнаруживая его, аисты становятся в спираль и набирают высоту. Интересно, что птица никогда не будет кружиться там, где нет потока. Планеристы, зная эту особенность аистов, как только завидят кружащуюся птицу, сразу спешат к ней. Мне тоже не раз в трудную минуту аисты помогали выбраться на высоту. Любопытно, что птицы совершенно не боятся планеров и порой кружимся мы совершенно рядом. Некоторые аисты проявляют даже любопытство и снижаются над кабиной до трех-четырех метров, смешно косятся и разглядывают пилота.

21

Ученые утверждают, что птицы не владеют слепым полетом, не могут летать в облаках без видимости земли, или горизонта, или звезд, Люди тоже в слепом полете теряют пространственную ориентировку. Даже опытные летчики и те не могут полагаться на свои ощущения и контролируют такой полет по специальным приборам — авиагоризонтам. Без них летчики быстро теряют пространственную ориентировку и самолет или планер становится неуправляем.

Но вот как-то известный днепропетровский планерист Леонид Пилипчук рассказал мне, что он наблюдал, как несколько аистов, с которыми он кружился в одном потоке, на высоте двух километров вошли в облако и через несколько минут вылетели из самой его макушки едва заметными точками.

Это сообщение меня заинтересовало, и я стал внимательнее следить за аистами под облаками. И в прошлом году мне повезло. Под Киевом, над селом Небылица, я кружился на планере и вверху под облаком увидел стайку аистов: трех больших и шесть поменьше. Я понял, что это «папы» или «мамы» учат мастерству парения своих птенцов. Обычно аисты, набрав высоту до самого облака, уходят к следующему потоку. Но тут было иначе. Молодняк, черпнув раз-другой по кромке, поспешил быстрее на чистое небо. А взрослые птицы, словно желая преподать молодым урок, как ни в чем не бывало продолжали парить и вскоре скрылись в облаке.

К сожалению, мне так и не удалось проследить, на какой высоте и в каком месте они вышли из него. То ли птицы набрали большую высоту, то ли я просто не заметил, как они, окунувшись в облако, выскочили из него в стороне.

Но я точно знаю и сам не раз видел, что аисты, такие степенные и солидные с виду птицы, любят порезвиться.

Однажды на планере я догнал аиста, который планировал к облакам. Вдруг аист ни с того ни с сего сделал переворот через крыло, спикировал и полетел дальше. Через некоторое время он сделал один виток штопора, вышел из него и снова полетел дальше. Видно, у него и впрямь было отличное настроение и он решил немного поразмять свои кости в высшем пилотаже.

Однако не только аисты выручают нас в трудные минуты. Коршуны и другие парящие птицы тоже кружатся и набирают высоту в восходящих потоках. Мне приходилось встречать их на высоте 2—3 километров. Однако эти птицы не так дружелюбны как аисты. Особенно агрес

сивно ведут себя коршуны. Завидев вблизи себя планер, они либо удаляются, либо вдруг начинают делать угрожающие выпады, проноситься над самой кабиной, хищно выпуская свои острые когти. Как-то один коршун даже пошел на таран и врезался в крыло планера, на котором парил киевский мастер спорта Иван Штань-ко. К счастью и для планера и для птицы, удар по крылу получился скользящий, а коршун, сорвавшись в штопор, расправил крылья и быстро пошел на снижение.

Даже юркие ласточки и стрижи и те выручают нас в трудные минуты и помогают находить восходящие потоки. Если увидел в небе стайку стремительно снующих вверх-вниз ласточек или стрижей, значит здесь непременно есть поток, и к тому же довольно сильный. Ведь теплый воздух захватывает и уносит от земли различных насекомых, за которыми и охотятся ласточки, невольно обозначая нам поток. Мне приходилось встречать таких охотниц даже на трехкилометровой высоте.

В. Гончаренко

ЖАН ВААЬЖАН

Шел я с работы и остановился. На асфальте лежала булка с лункой на боку. А в лунке единолично трудился желтый, как огонь, попугайчик. На почтительном расстоянии от него сидели голуби и воробьи и роптали.

Вдруг воробей в коричневом галстуке сорвался с места и с, громким чириканьем сел рядом с булкой, из которой торчал огненный хвост попугайчика. Попугайчик высунул голову из булки и прострекотал что-то непонятное. Смелого воробья как ветром сдуло. Попугайчик опять прострекотал, взлетел, сел точно у меня над головой на ветку канадского клена и затерялся в огненно-желтых листьях.

Около остановились прохожие, но небольшая наша толпа не пугала попугайчика.

— Не боится, — говорили вокруг. — Привык к людям.

— А хозяин небось ищет!

— Он из детсада улетел. Видите: детский сад на ремонте.

— Непохоже, что на ремонте: без стекол, без дверей.

— Заморозки подходят, замерзнет попугай.

— Он, наверное, думает, здесь не Москва, а Африка и холодов не бывает...

— Не Африка вовсе, а Австралия.

— Поймать бы...

Попугайчик встрепенулся и улетел в дыру в заборе, за которым среди деревьев прятался бывший детсад.

Прохожие постояли и разошлись. А я вслед за попугайчиком пролез в дыру в заборе и огляделся. Было тихо, тропинки заросли травой, падали одинокие листья, пахло нежилым. Попугайчик дал знать о себе нетерпеливым стрекотом — вылетел из одного окна, влетел в другое и надолго пропал.

Я раскрошил булку, насыпал хлеб на деревянный столик, врытый в землю, сел в сторонке на треснутую скамью и стал читать.

На стол слетелись голуби, застучали клювами. К ним присоединились воробьи, но в середину пирующих неожиданно опустился попугайчик, и стол мигом опустел. Дрожало на нем оброненное голубиное перышко.

— То-то, Жан! То-то, Жан! То-то, Жан! — прострекотал желтый бесенок, с вызовом пронесся у меня над ухом, исчез и опять появился на столе.

А я мысленно окрестил его «Жан Валь-жан».

На месте ему не сиделось. Для него я был существом малоинтересным по сравнению с его радостью и свободой, с высокими деревьями, травой и домом — со всей его вновь обретенной Австралией, отгороженной от мира дырявым забором.

Я подумал:

«Должны же за ним прийти хозяева? Пойду-ка я домой».

Осень стояла теплая, и дома душу мою нет-нет да и навещала мысль из детства:

«Нынче зимы не будет. Один раз в тысячу лет может же природа сделать исключение!»

Я встретил Жана Вальжана ближе к заморозкам. Вместе с голубями и воробьями он копался в железном ящике для мусора. Птиц набилось много, и на моих глазах толстый старый голубь клювом схватил Жана Вальжана за шиворот и оттаскал, как воробья.

— То-то, Жан1 — обиженно протрещал попугайчик, встряхнулся и вдруг улетел знакомой дорогой — в Австралию — дыру в заборе.

Ночью ударил заморозок, балкон мой побелел, и я понял, что Жан Вальжан погиб — замерз в детсаде с выбитыми стеклами.

Я оделся и пошел в Австралию. Забор, деревья, деревянный столик и брошенный дом заиндевели, под ногами скрипели палые листья. В доме было холоднее, чем на улице, от стен с ободранными обоями веяло стужей.

В доме уцелело несколько звеньев батареи парового отопления. Жана Вальжа-