Техника - молодёжи 1946-08-09, страница 7
В. СЫТИН «Я еще мало знаю» Более 70 лет назад в домике одного из переулков на Остоженке (теперь Метростроевская улица) жил глухой юноша в комнате с окном во двор. Угол крыши сарая отрезал большой кусок неба и земного ландшафта, открывавшегося из окна. За исключением редких утренних* часов, когда солнечные лучи прорывались через постройки, в комнате было сумрачно. Два стола, этажерка, кровать и табурет составляли» ее меблировку. На всех этих предметах лежали книги и тетради. Один стол был похож одновременно и на лабораторный—химика — и на верстак слесаря. При беглом осмотре комнаты бросалось в глаза еще одно обстоятельство — нигде не было видно посуды. Лишь на подоконнике стояла старинная оловянная тарелка с черным хлебом... Этот хлеб служил основной пищей хозяину комнаты. Он редко покупал чай, сахар или картошку. Несколько рублей в месяц, которые он получал от отца, лесничего, уходили на покупку книг, материалов для странных приборов, реактивов и химической посуды. И обычно раз в три дня оц брал в: булочной на углу! Зубовской площади на 9 копеек черного хлеба; и жевал его, запивая водой, когда чувствовал приступы голода... Однажды весной 1874 года юноша вернулся домой раньше обыкновенного и в очень возбужденном состоянии. Обычно он засиживался в библиотеке Черткова* а затем до ночи ходил по городу, обдумывая прочитанное. «Я могу сказать, наконец... я нашел, — бормотал он. — Нашел способ! Нашел!.. Та цепь, которая приковывает человека к земле,, будет разорвана. Ньютоновское тяготение можно преодолеть, и человек полетит в небесные пространства... Все очень, очень просто. Я сделаю так...» И, продолжая бормотать, он дрожащими руками разостлал ка столе лист бумаги и стал чертить схему машины. Закрытая камера — ящик. В ней должны вибрировать «вверх ногами» два твердых эластических маятника с шарами на верхних выбрирующих концах. Маятники будут описывать: дуги, н рождающаяся при этом центробежная сила шаров поднимет камеру. Поднимет и унесет в заатмосфер-ные дали! При свете восковой свечи, — пришлось ее одолжить у соседки,— юноша закончил чертеж. Его идея теперь воплощена в линиях! на белом листе. Но он не видит его, он видит машину. Живую машину! И даже слышит стук маятников! Или это стучит кровь в его висках?! Расчеты потом. Чем и как раскачивать маятники, придумается после. Юноша запевает бессловесную песню и выбегает из комнаты в ночь и долго-Долго, пока ноги отказываются нести тело и начинаются голодные рези, бродит по пустым улицам и пугает сторожей своим вдохновенным видом. И ему кажется, что далекие звездные миры, все бесконечное пространство вселенной покорено человеком. Что скоро... скоро... Может быть, через год-два, — лишь бы построить машину! — он поднимется над Москвой и устремится ввысь. Свеча уже догорает, когда юноша возвращается домой. В комнате с темноты очень светло для глаз, и чертежи на столе, казалось, сверкают. Автор склоняется над ними, и вдруг сердце его на мгновение замирает. Как-то по-новому он видит схему машины. Да полетит ли она? Несколько минут в напряжении работал мозг изобретателя и сделал горький вывод: «Не полетит»... От работы маятников будет сотрясение —и только. Ни на один грамм вес ее не уменьшится. И тогда юноша выпрямляется, берет карандаш1 и наискось пишет на чертеже: «Это еще детская работа. Я еще мало знаю. К. Циолковский». Ищет хлеба, не находит, ложится в кровать в засыпает. И, во сне видит летящую в космических просторах свою маятниковую машину и еще много чудесного, и горы хлеба, который доступен каждому... Кто хочет, тот берет и ест... Двадцать мет спустя В 90-х годах прошлого столетия в Калуге, на тихой, густо поросшей гусятником и подорожником Георгиевской улице стоял дом, который знали все местные жители. Для одних это был дом учителя* для других — чудака, у которого «не все хорошо в голове», для третьих — человека замечательного. Впрочем, таких было немного — В. И. Ассонов, податной инспектор, и. его сыновья Александр и Владимир, Николай Гончаров, (племянник известного писателя, и аптекарь Кан-шнг... Не -простым: провинциальным учителем и тем более чудаком считали хозяина дома на Георгиевской улице Константина Эдуардовича Циолковского и еще несколько человек — не калужан. Это были, люди знаменитые и признанно замечательные: профессор Столетов — талантливый ученый-физик, профессор Жуковский, впоследствии основоположник аэродинамики, создатель ЦАГИ, воспитатель плеяды авиационных конструкторов, изобретателей и ученых, академик Рыкачев... Они знали работы Циолковского; и он, хотя был самоучкой и не имел университетского диплома, для них был выдающимся исследователем и изобретателем. Двадцать лет назад юноша Циолковский приехал в Москву, чтобы учиться. Он не мог проходить курс в школе, как другие дети. Глухота делала для него невозможным нормальную учебу. И вот тогда отец его, лесничий, внял настойчивым просьбам сына и разрешил поехать учиться в Москву. Тяжело пришлось жить в огромной городе. Приятелей не было,—-кто будет дружить с глухим бедняком? Да и где найдешь приятелей?! На улице? Ведь вокруг Циолковского не было коллектива студентов или сослуживцев. И Циолковский весь отдался книгам, а потом и несложным опытам, постройке придуманных приборов и машин. И| его воля, его упорство в» достижении цели победили. Он вернулся через два года в семью отца обладателем немалых знаний, в особенности по математике, физике, химии и астрономии. Эти знания можно было приложить практически, чтобы зарабатывать кусок хлеба. Циолковский стал давать частные уроки, а затем сдал экзамены на народного учителя и получил место преподавателя училища в городке Боровске Калужской губернии. Из Боровска молодого учителя перевели в «губернию», в Калугу. Здесь он продолжал свою педагогическую деятельность, хотя и тяготился ею. Нет, не то чтобы он не любил преподавать в школе! Он очень любил ребят, любил вызывать в них интерес к познанию мира; и будить веру во всемогущество человеческого ума. Причина была в другом. У Циолковского сложились неприязненные отношения с начальством. Начальство считало скромного учителя если не активным революционером, то во всяком случае очень близким к крамоле человеком. Впрочем, оно не ошибалось. Ум Циолковского, всегда зовущий вперед, его сердце, очень остро чувствовавшее страдания и гнет трудящихся, были с теми, кто боролся за свободу и счастье человечества. «По природе или по характеру я революционер и комму 5 |
