Техника - молодёжи 1946-08-09, страница 7

Техника - молодёжи 1946-08-09, страница 7

В. СЫТИН

«Я еще мало знаю»

Более 70 лет назад в домике одного из переулков на Остоженке (теперь Метростроевская улица) жил глухой юноша в комнате с окном во двор.

Угол крыши сарая отрезал большой кусок неба и земного ландшафта, открывавшегося из окна. За исключением редких утренних* часов, когда солнечные лучи прорывались через постройки, в комнате было сумрачно. Два стола, этажерка, кровать и табурет составляли» ее меблировку. На всех этих предметах лежали книги и тетради. Один стол был похож одновременно и на лабораторный—химика — и на верстак слесаря.

При беглом осмотре комнаты бросалось в глаза еще одно обстоятельство — нигде не было видно посуды. Лишь на подоконнике стояла старинная оловянная тарелка с черным хлебом...

Этот хлеб служил основной пищей хозяину комнаты. Он редко покупал чай, сахар или картошку. Несколько рублей в месяц, которые он получал от отца, лесничего, уходили на покупку книг, материалов для странных приборов, реактивов и химической посуды.

И обычно раз в три дня оц брал в: булочной на углу! Зубовской площади на 9 копеек черного хлеба; и жевал его, запивая водой, когда чувствовал приступы голода...

Однажды весной 1874 года юноша вернулся домой раньше обыкновенного и в очень возбужденном состоянии. Обычно он засиживался в библиотеке Черткова* а затем до ночи ходил по городу, обдумывая прочитанное.

«Я могу сказать, наконец... я нашел, — бормотал он. — Нашел способ! Нашел!.. Та цепь, которая приковывает человека к земле,, будет разорвана. Ньютоновское тяготение можно преодолеть, и человек полетит в небесные пространства... Все очень, очень просто. Я сделаю так...» И, продолжая бормотать, он дрожащими руками разостлал ка столе лист бумаги и стал чертить схему машины.

Закрытая камера — ящик. В ней должны вибрировать «вверх ногами» два твердых эластических маятника с шарами на верхних выбрирующих концах. Маятники будут описывать: дуги, н рождающаяся при этом центробежная сила шаров поднимет камеру. Поднимет и унесет в заатмосфер-ные дали!

При свете восковой свечи, — пришлось ее одолжить у соседки,— юноша закончил чертеж.

Его идея теперь воплощена в линиях! на белом листе. Но он не видит его, он видит машину. Живую машину! И даже слышит стук маятников! Или это стучит кровь в его висках?!

Расчеты потом. Чем и как раскачивать маятники, придумается после.

Юноша запевает бессловесную песню и выбегает из комнаты в ночь и долго-Долго, пока ноги отказываются нести тело и начинаются голодные рези, бродит по пустым улицам и пугает сторожей своим вдохновенным видом.

И ему кажется, что далекие звездные миры, все бесконечное пространство вселенной покорено человеком. Что скоро... скоро... Может быть, через год-два, — лишь бы построить машину! — он поднимется над Москвой и устремится ввысь.

Свеча уже догорает, когда юноша возвращается домой. В комнате с темноты очень светло для глаз, и чертежи на столе, казалось, сверкают.

Автор склоняется над ними, и вдруг сердце его на мгновение замирает. Как-то по-новому он видит схему машины. Да полетит ли она?

Несколько минут в напряжении работал мозг изобретателя и сделал горький вывод: «Не полетит»... От работы маятников будет сотрясение —и только. Ни на один грамм вес ее не уменьшится.

И тогда юноша выпрямляется, берет карандаш1 и наискось пишет на чертеже:

«Это еще детская работа. Я еще мало знаю. К. Циолковский».

Ищет хлеба, не находит, ложится в кровать в засыпает.

И, во сне видит летящую в космических просторах свою маятниковую машину и еще много чудесного, и горы хлеба, который доступен каждому... Кто хочет, тот берет и ест...

Двадцать мет спустя

В 90-х годах прошлого столетия в Калуге, на тихой, густо поросшей гусятником и подорожником Георгиевской улице стоял дом, который знали все местные жители.

Для одних это был дом учителя* для других — чудака, у которого «не все хорошо в голове», для третьих — человека замечательного.

Впрочем, таких было немного — В. И. Ассонов, податной инспектор, и. его сыновья Александр и Владимир, Николай Гончаров, (племянник известного писателя, и аптекарь Кан-шнг...

Не -простым: провинциальным учителем и тем более чудаком считали хозяина дома на Георгиевской улице Константина Эдуардовича Циолковского и еще несколько человек — не калужан.

Это были, люди знаменитые и признанно замечательные: профессор Столетов — талантливый ученый-физик, профессор Жуковский, впоследствии основоположник аэродинамики, создатель ЦАГИ, воспитатель плеяды авиационных конструкторов, изобретателей и ученых, академик Рыкачев...

Они знали работы Циолковского; и он, хотя был самоучкой и не имел университетского диплома, для них был выдающимся исследователем и изобретателем.

Двадцать лет назад юноша Циолковский приехал в Москву, чтобы учиться. Он не мог проходить курс в школе, как другие дети. Глухота делала для него невозможным нормальную учебу. И вот тогда отец его, лесничий, внял настойчивым просьбам сына и разрешил поехать учиться в Москву.

Тяжело пришлось жить в огромной городе. Приятелей не было,—-кто будет дружить с глухим бедняком? Да и где найдешь приятелей?! На улице? Ведь вокруг Циолковского не было коллектива студентов или сослуживцев. И Циолковский весь отдался книгам, а потом и несложным опытам, постройке придуманных приборов и машин. И| его воля, его упорство в» достижении цели победили.

Он вернулся через два года в семью отца обладателем немалых знаний, в особенности по математике, физике, химии и астрономии. Эти знания можно было приложить практически, чтобы зарабатывать кусок хлеба. Циолковский стал давать частные уроки, а затем сдал экзамены на народного учителя и получил место преподавателя училища в городке Боровске Калужской губернии.

Из Боровска молодого учителя перевели в «губернию», в Калугу. Здесь он продолжал свою педагогическую деятельность, хотя и тяготился ею. Нет, не то чтобы он не любил преподавать в школе! Он очень любил ребят, любил вызывать в них интерес к познанию мира; и будить веру во всемогущество человеческого ума. Причина была в другом. У Циолковского сложились неприязненные отношения с начальством. Начальство считало скромного учителя если не активным революционером, то во всяком случае очень близким к крамоле человеком.

Впрочем, оно не ошибалось. Ум Циолковского, всегда зовущий вперед, его сердце, очень остро чувствовавшее страдания и гнет трудящихся, были с теми, кто боролся за свободу и счастье человечества.

«По природе или по характеру я революционер и комму

5