Вокруг света 1971-12, страница 13

Вокруг света 1971-12, страница 13

все детали органичны, не случайны. Пожалуй, здесь есть над чем задуматься архитекторам, которые работают над новым обликом среднеазиатских городов...

В руках мастеров прошлого глина стала универсальным материалом. Быть может, отсутствие широкого выбора (лесом и камнем эти земли не богаты) толкало строителей на поиски новых возможностей, казалось бы, такого простого, даже примитивного, но на самом деле неисчерпаемо богатого материала. Не случайно работа с глиной породила десятки профессий. Гилкор владел всеми традициями национального зодчества, работал как архитектор, строитель и реставратор, возводя и восстанавливая глинобитные или кирпичные стены жилых домов, медресе, мечетей, бань. Ганчкор резал по ганчу\ отливал ганчовые решетки и просто штукатурил. Кстати, о «просто» штукатуре ходил среди глиняных дел мастеров рассказ, как поспорили два ганчкора: чье мастерство выше? Отделывали они одну комнату. Резчик украшал резьбой стены своей половины, а штукатур работал на своей. И что же? Выиграл штукатур. Он отполировал стены так, что в них отразилась резьба, которую нанес его соперник...

Я смотрю сверху на старый Самарканд, этот глиняный памятник жилой архитектуры прошлого, и вижу, как расступаются крыши и в разрыве плоскостей — вдруг, как всплеск, как девятибалльная волна, — купол Гур-Эмира... И уже во всей панораме города то тут, то там глаз замечает купола мавзолеев, башни минаретов, порталы мечетей. Гур-Эмир, Рухабад, Регистан, Биби-Ханым, Шахи-Зинда, Иш-рат-хана...

Неужели это все та же глина?

Сине-голубое мерцание купола Гур-Эмира, торжественная плоскость пештака-портала, разрезанного стрельчатой аркой, белое кружево решетки, огораживающей усыпальницу Тимуридов, обещали красоту и чудо. Пройти мимо было невозможно. Я пересекла выложенный плитами двор и остановилась возле группы мальчишек. Они молча рисовали. На тетрадные листки в клетку ложились узоры сине-бело-голубого орнамента, который, казалось, был повсюду: на куполе и стенах мавзолея, на восьмигранной призме и барабане, несущих купол, над арками, расчленяющими в два яруса плоскость фасада...

Рисовать было трудно. Взгляд нащупывал гирих (гирих — буквально «узел»; искусствоведы называют так геометрический орнамент или его исходный элемент)

1 Г а н ч — среднеазиатское название вяжущего материала, который получают, обжигая природную смесь гипса и глины. Ганч употреблялся для архитектурной отделки помещений в богатых домах.

и потом долго не мог выбраться из сложных фигур, заполняющих сетки гирихов, из голубых строчек, из причудливых плетений между арабскими буквами. Но то ли чутье будущих художников, то ли знакомые, виденные с детства мотивы выводили мальчишек из хитросплетения узоров, который создали мастера далекого прошлого, когда ислам запрещал рисовать все живое, и фантазия художников ушла в геометрический и растительный орнаменты.

Изразцы, наборная мозаика, глазурованные плитки, шлифованный кирпич, ковровая мозаика — глина, прошедшая через руки мастеров, блистала радостью в жарком мареве самаркандского дня.

На раскопках Афрасиаба я видела вынутые из земли глиняные черепки. Они лежали на краю глубокого раскопа, тщательно очищенные, сложенные в аккуратные кучки на распластан* ной, присыпанной песком газете. Археологи обрадовались, когда мелькнул блестящий голубой осколок — еще один факт, еще одно подтверждение того, что культура глазурованной керамики была хорошо известна в Афра-сиабе. Она переживала свои взлеты и падения, но в XV веке в Самарканде вспыхнула особенно ярко...

Под сводами Гур-Эмира было прохладно. В боковых галереях стояла плотная, ощутимая тишина, и стены — глина, обращенная в камень, — хранили ее. Вдруг гортанный сочный звук полоснул тишину. Он отразился от высоких сводов, и вся усыпальница наполнилась воркованием голубей. Ощущение торжественности и отрешенности исчезло, и, не сдерживая более дыхания, я вступила в главный зал.

Переплеты строительных лесов уходили в высоту. Фигуры реставраторов чернели под самым куполом, а стены усыпальницы уже сияли первозданным великолепием.

Широкие ленты арабских надписей. Панель из плиток зеленоватого оникса. Сталактитовый мраморный карниз. Живописные панно, подобные золототканым коврам. Рельефы из папье-маше. Стены плавно, парусами, переходили в купол. Он весь переливался золотым, синим, красным, черным орнаментами. Только кое-где виднелись темные пятна с полустершимся рисунком и темные рельефные детали — их можно было разглядеть, лишь поднявшись на

самые верхние леса. По ним-то, этим полустершимся рисункам, художники и восстановили весь рисунок.

Это была долгая и трудная работа, и сейчас я видела уже ее окончание» Точнее — окончание окончания. Потому что слишком многое предшествовало росписи внутреннего купола: реставраторы работали над Гур-Эмиром с 1945 года. Еще не так давно его знаменитый купол, видный в городе отовсюду, блистающий сейчас то голубым, то серым, то сиреневым светом, походил на голову лысеющего старца: около половины облицовки его и восьмигранника уничтожило

время.

Надо сказать, что искусство глазурованной керамики и облицовки зданий, достигшее в средние века наивысшего рассвета, к концу прошлого века почти заглохло. Чтобы восстановить его, нельзя было не знать, как работали мастера в конце XIV века и в XV веке, во времена Тимура и Улугбека, во времена расцвета Самарканда, когда, как символ его могущества и богатства, поднимались невиданной дотоле красоты стены мечетей, медресе, усыпальниц, мавзолеев. Одна, к примеру, деталь: техника облицовки минаретов. Как мастера добивались того, что суживающиеся кверху минареты покрывались и вверху и внизу одинаковым количеством рядов одинаковых по размерам плиток? Ведь длина окружностей у основания минарета и у вершины различна. Удалось выяснить, что мастера варьировали ширину швов.

Искусство прошлого и связанное с ним производство глазурованной керамики было возрождено уже в наше время. Для целей реставрации. Для монументального строительства. Человек, зная стекло и пластик, не хочет отказываться от глины...

Внешний купол Гур-Эмира огромен — лишь высота его двенадцать с половиной метров! С земли он не кажется громоздким, верно, оттого, что разбит на ребра. Их шестьдесят четыре. Но можно представить, каким необъятным казался он тем, кто на большой высоте, под сильным ветром и палящим солнцем восстанавливал уникальный по сложности рисунок. Положенные вновь глазурованные кирпичики трудно сейчас отличить от сохранившихся древних фрагментов. Чтобы представить смелость и скрупулезность, коих требовала эта работа, достаточно взглянуть