Вокруг света 1983-04, страница 24

семи часов утра из разных близких к друг другу пунктов прослушивают болото — берут азимут по компасу в сторону крика. Все фиксируется: момент крика и его продолжительность, предполагаемое расстояние до кричащей пары, характер крика — полетный, сторожевой, брачный, охранный. Полученные азимуты наносились на карту, в большинстве случаев линии пересекались и давали точное местонахождение кричавшей пары. Раньше считалось, что в заповеднике гнездится лишь около 20 пар, орнитологи установили — не менее 80...

Журавли, рассказывал Юра, скрытные, осторожные птицы. Услышав или увидев наблюдателя, птица уйдет от гнезда, и обнаружить его можно, лишь подойдя вплотную. Построено оно из тростника или осоки. Ищут орнитологи гнезда и с высоты, с борта Ан-2, и просто так, бродя по болотам. «Вот думаю натаскать Туруйю,— говорил Юра.— Пусть помогает. Кстати, Туруйа — по-якутски это журавль...»

Юра вышел нас проводить. В поселке во многих окнах еще горел свет. Сильнее, чем днем, шумели сосны. И все-таки было тихо, очень тихо: не хватало криков журавлей. Вдруг слух уловил какой-то легкий шорох. Я спросила, что бы это могло быть.

— Это наши хищники,— ответил Юра.— Их привез Альбинас Шална. Растет наш генетический банк...

С Альбинасом мы познакомились утром. Он шел по главной улице поселка нам навстречу: высокий, в темном пальто, застегнутом на все пуговицы, в руках держал огромное черно-белое перо.

— Беркут! Линяет.— Протянул он перо, и мы разговорились. Альбинас все время улыбался в черную густую бороду, и светлые глаза его тоже улыбались.

Он забежал домой переодеться: сменил пальто на телогрейку, взял перчатки и повел нас в питомник. По дороге рассказывал:

— Я родом из Литвы, жил около заповедника Жувинтас. Отсюда, наверное, и любовь к птицам... И жена моя, Эмилия, тоже из Литвы. Сейчас кончаю в Вильнюсе педагогический институт, заочно учусь на биофаке. Мы с женой работали в Киргизии, в питомнике Се-миз-Бель, занимались хищными птицами. А потом решено было перевезти их сюда — и перевезли. 21 птицу...

Птицы пока содержались в клетках, вольеры только начинали строить.

— Знакомьтесь,— улыбнулся Альбинас, показав на небольшого серенького сокола.— Балобан, занесен в Красную книгу СССР, не исключено, что гнездится и в Рязанской области. А это бородач, занесен в Международную красную книгу...

Бородач смотрел на нас злым красноватым глазом и свистел. Загнутый клюв, черно-белая борода, бело-желтые штаны — создала же природа такого! Гриф в соседней клетке сидел нахохлившись, косил черным глазом и казался

воплощением меланхолии. Альбинас отворил клетку с беркутом, надел перчатки, подержал птицу на правой руке, посадил на плечо. Беркут застонал, распахнул крылья, закрыл плечи и голову Альбинаса. «С птицей надо каждый день возиться,— сказал Шална, возвращая беркута в клетку.— Иначе дичает...»

Накормив птиц, Альбинас присел на пригретое солнцем смолистое бревно и, поглядывая на своих питомцев, рассказал, как он их вез.

...Сначала километров триста из Се-миз-Беля в Кара-Чингильское охотничье хозяйство. Там к Альбинасу подъехал на помощь Юра Котюков из Окского заповедника. (Опять Котюков! Похоже, моя дорога лежит теперь прямо на Липовую гору...) Юра — молодой орнитолог, но опыт перевозки птиц у него есть: вывозил журавлей из Чебоксар, из Москвы, из Центрального лесного заповедника... Вдвоем с Юрой сделали 11 клеток, небольших: надо ограничить свободу передвижения, это известно. Для бородачей и грифа — одиночки. Сверху клетки затянули льняной тканью, чтобы свет был рассеянным.

До Алма-Аты везли клетки на уазике «Скорой помощи». Всю дорогу Юра сидел среди настороженно молчащих хищных птиц... Потом самолет, багажное отделение. Птиц прекратили кормить за день до полета. Долетели нормально. И дорогу от Москвы на ГАЗ-66 птицы тоже перенесли спокойно. Когда приехали, выпустили, они сразу запрыгали, чиститься начали. Кормили на следующий день после прилета. Первым к еде подошел гриф, как самый старый и сильный...

Так начиналась новая страница в биографии Окского заповедника. Открыв ее, ученые смотрят далеко вперед: они предполагают, что со временем их питомники перерастут в Центр по разведению редких птиц, которых трудно восстановить в естественных условиях. Исследователи помнят простую истину: потеря вида безвозвратна.

Лодка ткнулась в пологий берег Липовой горы. Собственно, никакой горы видно не было, был клочок суши, со всех сторон окруженный водой. Просто такие земли, которые в половодье становятся островом, здесь называют «горами». Горьковатый дым стлался над землей: на кордоне жгли палые листья.

Жена лесника провела нас в свой дом, в комнату, где сейчас жили орнитологи: три кровати, стол, книги. Юры Котюкова не было, он ушел осматривать ловушки.

Мы затопили печь, вскипятили чай, когда наконец пришел Юра, темноглазый, смуглый парень. Скупо поздоровался, не удивился гостям, скинул армейский бушлат и сел к столу, поставив рядрм садок. Достал из садка птичку, зажал ее голову между средним и указательным пальцами, быстро изме

рил крыло, дунул на оперение три раза, что-то внимательно рассматривая, записал несколько строк и тут же опустил птицу в садок.

— Дятел, местный,— сказал Юра и вытащил новую птицу. Это был зяблик. С ним он проделал то же, что и с дятлом, только еще ловко надел на лапку кольцо.

— Не возврат. Летит из Средиземноморья или наших южных районов...

Следующим оказался вьюрок. Обмерив и осмотрев его, Юра пояснил:

— Родился в прошлом году: не все верхние кроющие перья сменились. Самец. Еще не размножался. Состояние хорошее: в жировых депо много жира.

— А где жировые депо? — спросила я.

— Под перьями.— Юра для наглядности дунул еще раз.

Потом быстро закрыл садок и вышел, чтобы выпустить птиц. Вернувшись, сказал:

— Птиц нельзя долго держать в неволе. Перенервничают. Опытному орнитологу достаточно 30 секунд, чтобы узнать о птице все. Или почти все.

Через два часа Юре надо было снова осматривать ловушки, а пока был короткий отдых — горячий чай, банка консервов, сигарета. И время для разговоров.

Юра тоже оказался выпускником Воронежского университета. А родом он был из Тулы. Любит работать на Липовой горе во время весенних перелетов, потому что все в эти дни в природе движется, и надо только не жалеть себя, работать, чтобы ухватить это движение, это массовое перемещение птиц, а уж потом из фактов, добываемых из года в год (они ложатся в «Летопись природы»), возникнет целостная картина жизни птичьего мира. Но — увы! — не зная, откуда прилетел тот же зяблик или как перенес зиму местный дятел, не зная этих мелких фактов, не увидишь и целого...

— Есть интересная цифра,— сказал Юра.— Каждая восьмая птица в Советском Союзе окольцована в нашем заповеднике. Это о чем-то говорит, не правда ли? Только кольцевание дает ответ на вопрос, как мигрируют птицы. Так, к примеру, было установлено, что гусь-белолобик, пролетая над Окским заповедником, уходит гнездиться на север Архангельской области (одна ветвь) и на среднюю Обь (другая ветвь). Возвращаются же обе ветви, собираясь воедино, через Карелию в Бельгию...

Вечером, после последнего обхода ловушек, Котюков сказал:

— Завтра подъем в пять ноль-ноль. Птицы утром живут, с восходом солнца...

Было еще темно, когда мы с Юрой вышли из дому. Путь наш лежал на Агееву гору. На Юре все тот же бушлат и бахилы, меховая шапка. На шее — бинокль. Мне же холодно под тулупом — таким льдом и снегом тянет от воды...

22