Юный Натуралист 1981-06, страница 33

Шт

клетки и часто ждали дезинфекцию, после которой можно растянуться и лениво почесать живот. Стали Тяп да Ляп поправляться. Однажды, обходя цирк, возле водосточной трубы я заметила маленького котенка. Он точно игрушка, будто прирос в снегу к водосточной трубе. Я высвободила его, согрела. Принесла к себе и решила: ну если котенок не замерз, то

у нас выживет, а через две недели, когда Тяп да Ляп поправятся, котенок будет великолепным другом и даже маленькой нянькой для Тяпа с Ляпой. Обмороженный котенок стал поправляться.

Как-то возле Тяпа с Ляпой я обнаружила непорядок. Была рассыпана пачка соли, и в ней сделано углубление, в котором спал котенок.

— Кис-кис, ты зачем рассыпал соль? — сказала я.

Кис мне ответил: «мяу» и получил свою кличку: Кисоль — киска и соль.

Вскоре Кисоль очутился в клетке у Тяпа с Ляпой, которые уже оправились от своего недуга. Для меня наступило облегчение, но ненадолго, и опять:

— Наталья Юрьевна, к вам пришли гости, женщина с девочкой.

— Да, я слушаю вас,— сказала я.

— Спасите, пожалуйста, он жил у нас, понимаете, целый месяц. Мы его держали в ванной, он все полоскался в водичке. Вы знаете, даже умел уже открывать кран, и вдруг он заболел. Мы его поместили в сарай, а теперь смотрите: весь волос выпал.

— То есть шерсть,— сказала я.— Ворс шерсти.

— Да, да,— закивала мне женщина. А девочка стояла, плакала, держа в сумке какое-то странное, непонятное существо, похожее одновременно на медведя и на ободранную жалкую кошку.

«Что это? — подумала я.— Неужели енот, которого уж так захватила чесотка, что и узнать его невозможно. Брать его к себе опасно. Я только спасла своих животных от болезни, если оставить его, он погибнет, да еще и заразит добрую девочку, ее маму, подружек по школе. Что делать? И я решила: ну что ж, нужно выручать, коль попал он к нам. Я не могу, когда плачет передо мной маленькая девочка.

— Как зовут твоего малыша?

— Его зовут Мишкой, я очень хочу, чтобы он жил.

— Будет жить твой Мишка.

И Мишка попадает к нам в изолятор. Не все ему нравится. Конечно, здесь нет крана с водой, который он ловко открывал и полоскал свои лапочки под этой струей. Но здесь есть другое. Здесь есть чуткие руки ветврача и мое терпение. И вот Мишка тоже поправился, а к нему я пустила для проверки уже опытную няню, толстую усатую кошку, нашу знаменитую няньку Кисоль. Через две недели все сидели вместе.

И все было бы в семейке енотов спокойно, если бы рядом не возник колючий шар, который превращался в ежика, когда еноты и Кисоль шли к мисочке с молоком и хлебом.

Он самостоятельно проник к ним в клетку. Ежик был ручным. Он не боялся людей. И, по-видимому, кем-то подкинутый в цирк, он долго здесь блуждал в поисках пристанища.

47

Наверное, в клетке он обосновался несколько дней назад, потому что я замечала перемену настроения у енотов. Кисоли то и дело приходилось спешить от Тяпа к Ляпе, от Ляпы к Мишке, и потом все опять начиналось сначала.

Я осмотрела их домик. Там все было в порядке, а под пол из решеток, куда насыпались опилки, не заглянула.

«Это, наверное, Дымочка их беспокоит»,— подумала я и переставила клетку с лисичкой так, чтобы они ее не видели.

Зато через несколько дней причина волнений была ясна — ежик.

Я хотела предоставить ему другую квартиру, но потом передумала. Кисоль должна приобрести опыт настоящей няни, ей нужен бережный подход к своим четвероногим подопечным. А ежик — это самое подходящее животное, чуть-чуть промахнешься — сразу иголка вопьется в лапу.

•Шли дни. Однажды я увидела сидящих вместе трех енотов, няньку Кисоль и подкидыша ежа и поняла, что была права, и подумала: нужно обязательно разыскать в этом городе девочку, которая горевала по своему еноту Мишке. Разыскать и подарить ей или лучше живому уголку ее школы эту дружную семью.

Я даже для них придумал^ концертную программу, где ведущую роль должна была исполнять Кисоль.

Представьте себе раму с плакатом, с которого на вас смотрит страшный тигр. Вдруг бумажный плакат прорывается, и из рамы выпрыгивает обыкновенная кошка. Она катается на шаре, идет по бутылочкам, становится на задние лапы и по-тигриному передними обороняется от странной игрушки, опускающейся с удочки,— это маленькая детская шарманка для ежа. Теперь еж — музыкант, за ним акробаты и прачки еноты, Тяп, Ляп и Мишка.

МУЗЫКАЛЬНЫЙ ГОЛУБЬ

Он родился под крышей цирка. Все голуби были дымчато-сизые, как небо в дождливую погоду, и только его мама была похожа среди них на ясное белое облачко. Сам он был еще неуклюж и мал, с длинными ворсинками желтого пушка, но крупным, покрытым нежной розовой кожицей, клювом. У него еще не было имени. Была мама и дом-гнездо, где он впервые услышал музыку.

Огромный серебристый колокол, словно цветок дикого вьющегося граммофона, торчал под самой крышей, а между ним и карнизом примостилось уютное гнездышко. Голубь не умел летать. Он только слушал. Звуки тихо

доносились с деревьев, когда шелестела листва, еле улавливались в порывах ветра, в летней теплой капели дождя и неистовым хором, громким и повторяющимся, как эхо, возникали в серебристом колоколе граммофона.

Малыш слушал. Иногда под плавную мелодию пытался расправлять еще не окрепшие крылья. А однажды раздалась такая песня:

— Летите, голуби, летите!

И много-много голубей вдруг взвилось в небо. Они вылетали из окон, подъездов и ворот, их выпускали прямо на улице подростки, и только этот малыш обеспокоенио слушал мелодию, не зная, что ему делать.

— Летите, голуби, летите! — снова раздалось в граммофоне, и он вдруг вместе с другими юнцами, неумело замахав крыльями, взлетел и упал на ступеньки цирка.

Здесь я и нашла его.

Он почувствовал себя на моей ладони как в гнезде. Вскоре на пипетку, которой я закапывала ему корм, голубенок стал смотреть как на клюв мамы. Шли дни. На прозрачных крылышках уже росли маховые перья, но он по-прежнему ловил капли из пипетки, не обращая внимания на рассыпанный рядом с ним корм. Я постукивала пальцем, подражая клюву. А он ждал пипетку.

«Кого же взять в учителя? — думала я.— Грача? Он боевой и слишком черный. Ворона любопытна». С особым вниманием я приглядывалась к птицам. И вот учитель найден: воробей, но не один, а целая стайка. Брошу корочку хлеба или горсть зерен, слетаются невелички. Схватит воробьиха зернышко и тотчас отдает его желторотому сыну, толстому и писклявому, что скачет неустанно за ней.

Вот я и посадила голубя подле зерна. Первое время воробьи боялись его. Прыгают вокруг да около, но не клюют. Дня через два привыкли к соседу. С ними голубенок стал тоже подклевывать. Так он научился есть. Когда же он оперился и повзрослел, я заметила в его поведении странность: как услышит музыку, так начинает охорашиваться и кивать головкой. «Музыкальный Голубь» называли его теперь все.

Подрастет Гулька и обязательно станет работать с морским львом. Я уже заранее вижу, как на большой мяч, расписанный художником под глобус, полетит уверенно белый голубь Гулька. Его вместе с земным шаром-мячом возьмет на нос морской лев и понесет бережно по арене цирка. Когда же весь зрительный зал зааплодирует и морской лев тоже вместе со всеми захлопает ластами, я обращусь к нему с вопросом:

— Скажи, пожалуйста, кому же это ты аплодируешь? Себе?

«Нет,— мотнет головой морской лев.— Нет,» — и нежно прикоснется носом к Гульке.

Конечно! Он аплодирует белому голубю, так уверенно сидящему на земном шаре.