Вокруг света 1980-04, страница 62

екая Мечта столь же недостижима, как планета Марс.

Их жилища, зачастую стоящие просто на четырех камнях вместо фундамента, трудно назвать домами. Кажется, стоит посильнее навалиться плечом, и они рухнут. Порядочный фермер не стал бы держать в таких строениях и скотину. Летом в них стоит невыносимая жара и дышать буквально нечем; зато зимой, хотя она в Джорджии довольно мягкая, — страшный холод. Чтобы как-нибудь защититься от сквозняков, приходится утеплять ветхие деревянные стены листами картона, а окна затягивать полиэтиленовой пленкой или заклеивать старыми газетами. Те, кому посчастливится достать толь, обивают им снаружи дом и разрисовывают под кирпич. Однако старые, проржавевшие крыши из рифленого железа сводят на нет все' попытки придать жалким жилищам видимость приличия.

Когда видишь эти дома впервые, не сразу веришь своим глазам, настолько не вяжутся они с окружающей местностью: тщательно возделанные поля жирного краснозема; темно-зеленые леса; заросли дикой жимолости и ухоженные сады с рядами раскидистых ореховых деревьев пекан; звенящий от пения птиц прозрачный воздух. С первого взгляда даже не скажешь, что в древних домишках-развалюхах кто-то может жить.

Между тем всего в пяти милях от центра Плейнса — недавно, чтобы справиться с наплывом туристов, там были установлены светофоры — в почерневшей от времени деревянной хибарке без окон доживает свои дни в компании дряхлой собачонки Пэт-си Меррит. Один из столбов, поддерживающих навес над крыльцом, рухнул и превратился в труху. Рядом с печной трубой в стене большая дыра, кое-как заделанная обрезками жести. На закопченной плите греется вода — за ней сгорбленной старушке приходится ходить через улицу к колонке. Из-за больных суставов миссис Меррит двигается с трудом. В доме нет электричества, и, если бы не яркие этикетки на пустых бутылках и консервных банках, он ничем бы не отличался от лачуг рабов на Юге в прошлом веке.

Пэтси Меррит неграмотна и не знает, ни сколько ей лет, ни как давно она живет в этом доме-развалюхе. Еще четырнадцатилетней девочкой она убежала от злой мачехи и всю жизнь работала служанкой в семье Хагерсонов. Их аккуратный и вполне современный дом стоит почти напротив, отделенный от улицы широким газоном. На подъездной асфальтированной дорожке сверкают лаком автомашины последних марок, в саду около дома — ажурные детские качели.

Пока я разговаривал с миссис Мер

рит, из особняка напротив вышла молодая служанка-негритянка и, скользнув безразличным взглядом по старушке, направилась к почтовому ящику у края газона. Ей, ^видимо, и в голову не приходило, "насколько символична вся эта картина: жалкая лачуга на пустыре у обочины и механизированная ферма за домом Хагерсонов, во дворе которой выстроились новенькие тракторы и грузовики и блестят свежей краской в лучах солнца силосные башни.

Сама Пэтси Меррит — она говорит с непривычным для моего английского уха сильным южным акцентом — смотрит на вещи, если, конечно, так можно выразиться, философски и только жалуется, что «зимой в доме ужас как холодно». Она надеется, что мистер Хагерсон, которого старушка нянчила еще младенцем («Я очень любила хагерсоновских малышей», — поясняет миссис Меррит), подремонтирует ее «домишко», когда будет свободное время. «Белые всегда хорошо ко мне относились»,— словно убеждая себя, добавляет она.

Ближайшие соседи Пэтси Меррит живут в такой же ветхой лачуге, только покрашенной красной краской. У них, правда, есть «водопровод»: выстроившаяся под скатом крыши целая батарея больших жестянок, в которые стекает дождевая вода.

Удивляться всему этому особенно нечего. На родину президента Картера десегрегация пробилась довольно поздно, да и то с большими трудностями. Условия жизни негритянского населения долго оставались такими же, как в прошлом веке, а если что-то и менялось, то до смешного медленно. Целых двадцать лег здесь раздавались угрозы в адрес тех, кто старался помочь неграм. Их подвергали бойкоту местные торговцы, перед ними закрылись двери «белых» церквей, в них нередко стреляли. А негров, что посмели воспользоваться предлагаемой помощью, травили как «черномазых наглецов».

Ку-клукс-клан по-прежнему процветает на Юге, и всего каких-нибудь два года назад он устраивал митинги и в Плейнсе. Большинство белых жителей города просто-напросто не хотят знать негров. Церковь, прихожанином которой был Джимми Картер, и сейчас открыта только для белых. Когда же местный суд через четырнадцать лет после того, как конгресс объявил вне закона раздельное обучение, добился десегрегации средней школы, в которой в свое время учился президент, — почти все белые родители перевели своих детей в частные школы.

Негру, сумевшему, несмотря на всяческие препятствия, получить мало-мальски сносное образование, приходится уезжать из Южной Джорджии в Атланту, на Север или в Майами, где людей с черной кожей,

добившихся относительного успеха, хотя бы терпят. Известный писатель Джеймс Болдуин, прекрасно передавший в своих романах, что , значит быть черным в американском обществе, сказал недавно: «Внешне многое изменилось в Атланте, но в Джорджии все осталось по-старому. А может быть, стало еще хуже». Возможно, Болдуин имел в виду графство Самтер, где и расположен Плейнс. Дело в том, что, хотя старики доживают свой век, не слишком сетуя на судьбу, их внуки, получив какое-никакое образование, не хотят мириться с существующим положением вещей.

Три семьи, насчитывающие четырнадцать человек, живут в доме Мейми Томас; эту лачугу, разбитую перегородками на три конуры, она арендует за восемь долларов в месяц у «леди из белого дома» — великолепного особняка, окруженного тенистыми деревьями, привольно стоящего среди окрестных полей. Среди жильцов Мейми Томас нет ни одного взрослого мужчины, который -бы содержал семью. Так было еще во вре^: мена рабства, когда мужа и жену нередко продавали разным хозяевам. Сейчас этому, как ни парадоксально, способствует социальное законодательство США: если женщина одна растит детей, ей полагается пособие; если муж, хотя и не имеющий работы, живет с семьей, она не получает ничего. Поэтому все тяготы и ответственность ложатся на плечи женщин.

Когда входишь в дом Мейми Томас, кажется, что попал в казарму: столько здесь двухъярусных коек. Впрочем, такая же картина в большинстве других жилищ бедняков Плейнса. Иначе их обитателям просто не разместиться в этих конурах.

Время приближается к полудню, и в доме из его многочисленного населения остались лишь двое спящих младенцев да одна из матерей, присматривающая за ними. Она сидит на шатком стуле и безучастно смотрит на маленький экран черно-белого телевизора, на котором изображение то и дело уплывает за рамку кадра. Передают очередную «мыльную оперу» о том, как прекрасно живется белым в их уютных загородных домах, снабженных кондиционерами. У Мейми Томас вольготно чувствуют себя лишь мухи да москиты, набившиеся в комнаты сквозь дырявые сетки на окнах.

На улице останавливается желтый школьный автобус, и по дорожке, ведущей к дому через усеянный ржавыми останками автомобилей и всевозможным хламом пустырь, с криками и смехом мчится полдюжины ребят с тетрадками в руках. Одеты они почти так же, как их городские сверстники на Севере. Эти ребята еще слишком малы, чтобы питать какие-либо честолюбивые мечты, но

60